Поправка курса (СИ)

Потом поговорили о школе при детской санатории. Ну, школа — это сильно сказано. Нечто вроде, как говорит Чехов. Дети ведь будут проводить в санатории и три месяца, и больше — нужно же, чтобы время шло с пользой не только для здоровья. Чему учить и как учить? Чему-нибудь полезному. А что является полезным сейчас, в одна тысяча девятьсот четвертом году? Танцы, пение и рисование? Нет, толку с них мало. Но детям нравится, потому пусть танцуют, поют и рисуют. А еще английский язык. Почему английский? Потому что дети разные. И пять лет, и десять, и пятнадцать. И из разной среды. Что у них общего? То, что английский язык не знает никто. Ну, практически никто. Здесь и сейчас преподают французский и немецкий. Потому английский уравнивает всех. Как кольт. Нет, за три месяца язык, конечно, выучить нельзя. Но кое-что можно. Дети восприимчивы, и учатся очень хорошо. Если учителя хорошие. Потому учить девочек и танцам, и пению, и рисованию будут английские педагоги. Мисс Игер как раз свободна!

И, конечно, опять обсуждали вопрос о плате за санаторию. Прибыль не цель, но обязательное условие, считает Суворин. Дети не виноваты, что им достались бедные родители, возражает Альтшуллер. Не обязательно родители, говорит Суворин. Есть благотворительные общества, есть филантропы. Пусть организуют сборы для лечения детей, возьмут шефство над детьми. С привлечением прессы. И синематографа тоже. Можно с каждой фильмы отчислять определенную часть от чистой прибыли — на лечение детей. Скажем, два процента. Нужна малость — эта самая прибыль.

— Пришли! — в комнату вошел Дофин. — И много! Очень много!

В самом деле, перед магазином образовалась толпа. Для Ялты толпа. Человек сорок. И подходили новые.

— Как бы они мне магазин не разнесли, — сказал Синани, но было видно, что он доволен.

— Едут! Едут! — заволновались в толпе.

Маленькая колонна, три коляски и автомобиль, показались на набережной.

Это была идея Суворина-старшего: устроить встречу ялтинцев с Мэри Дрим, звездой отечественного электротеатра. Иначе как узнают обыватели, что Мэри Дрим — звезда, принцесса синематографа?

Принцессу играет свита, и свита прибыла первой. Из колясок сошли артисты. Некоторых публика уже знала — силача Пафнутия, стройного Семенова-Вольского, комика Захарченко («Наполеон, Наполеон из мешка!»), остальных узнает в скором времени.

И, наконец, апофеоз: подкатил автомобиль! И из него сошла на землю звезда! Мэри Дрим! В костюме Гамлета, фиолетовом, бархатном, с отложным воротником, высоких сапогах и при шпаге! Выглядела Мэри очень эффектно, на все сто. Вернее, на все двадцать пять — больше ей дать было невозможно. Мужской костюм подчеркивал всё, что следовало подчеркнуть, и мужчины смотрели на Мэри во все глаза. Дамы, впрочем, тоже.

Мэри в сопровождении свиты проследовала в «Избушку» Синани, которая по такому случаю преобразилась во дворец. Публику запускали маленькими группками, по семи человек. Публика покупала набор карточек, и Мэри расписывалась на той, где она была в наиболее выигрышном виде. Другие артисты — тоже.

За полтора часа было продано сто сорок наборов карточек, тридцать шесть экземпляров «Ромео и Джульетты» и двадцать четыре — «Гамлета». Суворинские издания.

Дело, конечно, не в прибыли, которую получил Синани от продаж. Дело в славе. Ждать, когда слава сама придет? Ну нет. Мы её позовём, славу. Каждый, получивший карточку с автографом, станет агитатором. Хвастаясь, расскажет об этом событии дюжине знакомых. Или двум дюжинам. Люди в это время и общительны, и словоохотливы. Развлечений-то немного, и одно из развлечений — поговорить. С друзьями, со знакомыми, с малознакомыми, с совсем незнакомыми.

А потом артисты, мы и дюжина особо приглашенных прошли в кефирное заведение Аксельрода. Волшебное действие модного напитка и прежде привлекало дам, а уж после сегодняшнего дня…

— Устала, — пожаловалась Мария, когда мы вернулись в Дом Роз. — Рука устала, — но чувствовалось — довольна. Артисты падки до внимания. А внимания сегодня она получила вдоволь.

— То ли ещё будет, — сказал я.

— А что будет?

— Их будут тысячи, поклонников. Буквально тысячи. В Москве, Санкт-Петербурге, Варшаве, а потом и в Берлине, Лондоне и Париже.

— Так уж и в Париже?

— «Пегас» продал двадцать копий во Францию. Десять в Англию. Тридцать в Германию. И это только начало.

— А… — она замялась.

— А деньги? — угадал я. — Это будет в конце года. По итогам. Пока только жалование.

Жалование у Мэри Дрим было хорошее. Выше, чем у Ольги Книппер в Московском Художественном театре.

— А как ты справился с великим князем? — сменила разговор она, чтобы я не заподозрил её в корысти.

— Никак я с ним не справлялся. Великому князю сейчас не до меня. У великого князя война с Японией. Не может он месяц отдать лечению. Вот разобьет японский флот, тогда и посмотрим.