Поправка курса

— Вы пойдете на просмотр, Петр Александрович? — спросил меня Савва.

— Посижу здесь. Очень, знаете ли, волнуюсь.

— Это понятно. Я сам волнуюсь. Но — пойду, как без меня, — и он отправился к артистам, представлять фильму.

Без меня, без меня. Это вы таланты, это вы всё придумали, это ваша заслуга, это вам будут посвящены звезды на Арбате. А я — ну, один из пайщиков. Не более.

Я услышал аплодисменты. Бурные. Это артисты, ведомые Саввой, вышли на сцену. Коротенькое представление перед фильмой. Савва молодец. И Дофин молодец. А уж какие молодцы артисты!

Все молодцы!

Аплодисменты, наконец, стихли, раздалась музыка. Началось главное — фильма.

Дверь открылась, вошла старушка. Та еще старушка, конечно. Мария Федоровна. Нет, не императрица-мать, бери выше: Мария Федоровна Морозова.

Я вскочил:

— Добрый день, сударыня!

Морозова не ответила, молча подошла поближе и поклонилась в пояс.

— Э… А… — я решил, что лучше всего подойдут смущение и растерянность.

— Поклон тебе за Савву. Боялась я за него, что с пути собьется, а теперь не боюсь, теперь вижу — нашёл он себя. Должница я твоя по гроб. Обращайся, — и она, не дожидаясь ответа, развернулась и ушла.

Да… Есть женщины в русском купечестве. Думаю, что не меньше, чем успехам Саввы на поприще синематографа, Мария Федоровна рада разрыву сына с Андреевой. То есть с Мэри Дрим. И в том и видит мою заслугу.

И опять открылась дверь, и опять вошла женщина. Ольга Леонардовна.

И я опять вскочил:

— Рад вас видеть, сударыня!

— Нет ли у вас вестей от Антона Павловича? — спросила Книппер.

— Нет. Россия и Япония сейчас в состоянии войны, потому лишний раз письма не напишешь. Долго идти будет, через Америку-то.

— Я так за него волнуюсь!

— Голубушка, мне доподлинно известно, что со здоровьем у Антона Павловича всё хорошо.

— Ах, причём здесь здоровье! Он же в ужасной Японии, среди врагов!

— И здесь могу успокоить вас. Он не среди врагов, а среди наших воинов, которых превратности войны довели до плена. Наши воины относятся к Антону Павловичу с искренней любовью.

— Но японцы, эти узкоглазые макаки!

— И японцы уважают Антона Павловича, и, без преувеличения, относятся к нему с почтением. Он ведь и японцев лечит безотказно, такой Антон Павлович человек. Дочь губернатора префектуры вылечил. Потому смею вас заверить — Чехову в Японии ничего не грозит.

— Но как же это… Почему он не открыл госпиталь у нас, на нашей земле? А теперь о нём пишут всякое, чуть ли не изменником считают!

— Это пишут люди глупые и недалёкие. Антон Павлович, конечно, большой писатель, но в историю он войдет как человек, спасший множество русских солдат. Ему памятники будут ставить. И в Москве, и в Петербурге, и в Японии.

— Это когда будет… А сейчас… Меня, меня обвиняют в том, что я вышла замуж за непатриота! Это так тяжело!

Тут я промолчал. Да, Ольге Леонардовне непросто. В театре обошли главной ролью в одном спектакле, а теперь и в другом, да и публика шикает. Но не потому, что Чехов в Японии, а просто такая полоса в жизни артистки. И еще с деньгами… После того, как Савва увлекся синематографом и стал вкладывать капитал в него, с деньгами в театре стало не так, чтобы хорошо. И Чехов распорядился, чтобы все полагающиеся ему отчисления шли в Красный Крест. Вот и тревожится. К тому же у Андреевой, у Мэри Дрим, всё, напротив, отлично. Успех, обожатели, да и гонорары побольше, чем в театре. Ну, и покровитель, да. Я.

— Может быть… Я бы могла сыграть в какой-нибудь фильме, — наконец произнесла главное Книппер.

— И очень может быть, — ответил я.

— У вас найдется для меня…

— Голубушка, я в искусстве полный профан. Я не занимаюсь постановкой фильмы. Это к Сувориным, отцу и сыну. Уверен, что артистка такого великого таланта, как вы, украсит любую сцену. В том числе и сцену электротеатра. Если вы желаете, я намекну им о вашем интересе к синематографу, и уже они обратятся к вам.

Ушла и Книппер. Для «Пегаса» она — хорошая находка. Мэри, конечно, возмутится, но когда я скажу, что нам нужна артистка на возрастные роли, тут же успокоится. Одно дело — затмевать на расстоянии, а другое — в одной фильме.

Снова бурные аплодисменты. Фильма закончилась.

Время банкета.

Глава 23

6 января 1905 года, четверг

Санкт-Петербург.

— А он, Чёрный Злодей, значит, тихоней прикидывается. Святым человеком. Глаза в небо, будто с Господом разговаривает. А сам чуть что — человека на тот свет спроваживает. Китайской боксой. Его главный стражник совсем было раскусил, а злодей раз — рукой ткнул в шею, и всё, нет начальника стражи…