Поправка на человечность

А Левитян, Пилятьев, Бонжуванов, Дулин!.. Еще этот… ну! А, Бог с ним… Дуська, наконец! Паршивые котлеты стала делать, обленилась, супом давеча едва не отравила, я еще припомню ей… Зато фактура!.. А душа…

Эх, всех люблю! Как брат, как…

— И соседей — тоже! — срывающимся от волненья голосом потребовал Шарапкин. — Я вам список дам. И сослуживцев — всех до одного!

— Что?! — поразились тертые мямляне. — А… не многовато ли?

— Нисколько! Если говорю, то так оно и есть! Чутье во мне. Да-да! Какай я, к черту, настоящий человек, когда их рядом нет? Мне…

— Ясно, ясно, — не дали ему договорить мямляне и снова, с неземной какой-то страстью, взялись обсуждать сложившуюся обстановку. В такую ситуацию они, как видно, попадали в первый раз. — Но теперь-то, надо думать, все?

— Не-ет, погодите! — предостерегающе поднял палец Шарапкин. — Как же это — все?!

Его внезапно одолел бес трепетных воспоминаний.

Я, поди, навсегда со всем прощаюсь, проплыла тоскливейшая мысль, я больше не увижу ничего…

И он почувствовал себя потерянным и безутешно разнесчастным.

Хотят завоевать Землю? Могут, вероятно.

Он им сейчас, выходит, нужен — как агент, шпион, доносчик… Да если б только от него зависело, то слова б не сказал! А так…

Или отказаться? Толку-то! Ну, выкинут меня, а после нового сюда притащат… Что окажется за человек? Гарантий никаких. Один раз струсит — и пиши пропало. Нет уж, лучше я… И — будь что будет!..

— Смотри-ка, — невесело хмыкнул Шарапкин.

И начал мысленно прощаться с жизнью.

Теперь он понимал: никто на помощь не придет. Беды не избежать.

И не хотел бы предавать, да слишком уж неравны силы…

А какой — если припомнить хорошенько — красивый его город!..

Эти улицы, бульвары, транспортная толчея и злые очереди в магазинах… И эти цены — даже не пустяк…

Все-все родное!

Это ведь пока жил день за днем привычной жизнью — видел несуразность и злобу, сам злился, обижался и спешил хоть в чем-то показаться лучше, не похожим на других; оттуда, изнутри, все мелочи смотрелись важными, необходимыми.

Да, черт возьми, — оттуда, изнутри, из этой каждодневной жизни!..

Но только оказавшись вне ее, встав — пусть невольно — на порог предательства и очутившись перед дверью, за которой — пустота, никчемность и бессмысленное прозябанье, Шарапкин неожиданно с отчаянием понял: без того, что было, он — не человек.

Это открытие его ошеломило, даже испугало.

Значит, вся его прежняя оригинальность, непохожесть на других — плод сопричастности, а не обособленья!

Он был неповторим лишь потому, что был с другими.

А вот так — как двуногая зверюга — он, ей-богу же, не стоит и гроша…

— Постойте! — завопил Шарапкин. — Мне еще и город нужен! Весь мой город! И все жители его!..

— Вы что, смеетесь? — угрожающе придвинулись к нему мямляне.

— Это правда, — взмолился Шарапкин, — честно — правда. Город — часть меня! Поймите! Я без него — как дом без крыши…

Лавина огней пронеслась по панелям приборов, все кругом затикало и зазвенело.

Мямляне заметались перед пультом.

На разбойном корабле, похоже, начинался переполох.

Наконец один из чужаков сказал, трагически роняя в пустоту слова:

— Все верно. Автоматы подтвердили. Не договаривает, но не лжет. Добавочные тесты не помогут…

«Как, я еще не все потребовал от них? — подумал с изумлением Шарапкин. — Чудеса!.. Но что ж еще?»

— Вы нас приперли к стенке, — неожиданно признался кто-то из мямлян. — Мы вам не можем отказать — иначе все пойдет насмарку. Но то, что вы сейчас сказали… Это, знаете, предел… Жителей города мы, вероятно, худо-бедно втиснем в звездолет… Попробуем хотя бы…

— И не только жителей, не только! — заявил Шарапкин непреклонно.

«Чтоб вы подавились!» — про себя докончил он.

— Да? А кого еще, простите?

— Город. Весь! Со всеми потрохами! С домами, улицами, транспортом…

— Но это выше наших сил!

— А я-то думал, это вам — раз плюнуть! — язвительно хихикнул в кулачок Шарапкин.

— Что? — не поняли мямляне. — Ах, ну да… Невероятно!.. Первый случай во Вселенной… Это ж надо! Чтобы представитель расы так врастал в жизнь соплеменников!..

— Да не врастал я! — запротестовал Шарапкин. — Я, почитай, неотделим!..

И тут словно некое оконце настежь распахнулось у него в мозгу.

Ну, что там город, в самом деле, — клином, что ли, мир на нем сошелся?!

А какое чудо — матушка-столица!.. А прелести Кавказа, тишина и благостность Карелии, сияние и роскошь среднеазиатских городов, ширь необъятная Сибири!..

Ведь и это — тоже часть его сознания! Определенно!

Просто на Земле он многого не замечал, воспринимал как должное, как существующее вечно — и вне его. А вот пойди-ка это разом отними…

— Мне вся страна нужна, — негромко сообщил Шарапкин.

Но мысль уже летела дальше.

Только ли страна?

Саванны Африки и джунгли Амазонки, льды Антарктиды, австралийские великие пустыни, Эйфелева башня, пирамиды, храмы, небоскребы!..

Шарапкин неожиданно поймал себя на том, что связан непонятным образом со всеми ними, что к его сердцу и уму из разных уголков Земли протянуты квинтиллионы пусть незримых, но крепчайших нитей.