Попробуй догони

Таггарт взглянул на искусно сделанный ларец. Возможно, в нем и содержалось обьяснение мотива столь аккуратного хранения этих писем. Равно как и того, почему вообще он их сохранил. Как человек достаточно взрослый, Таггарт еще мог бы понять, почему отец предпочел оплакивать свою рано умершую молодую жену в одиночестве. Но не мог и не желал простить ему того, что он переложил на плечи других заботу о своих маленьких детях. Братьев на протяжении нескольких месяцев кормили, умывали и одевали члены семей Рамзи и Синклер, а иногда и забирали их к себе на ночь.

Тем не менее Таггарт никогда не подвергал сомнению преданность отца своей жене. После ее кончины он так и не женился снова и не обзаводился надолго любовницами. Хотя, с другой стороны, ему вполне могло быть просто выгодно рядиться в тогу скорбящего вдовца, создавать себе образ страдальца и мученика, импонирующий местной общественности. Впрочем, судить об этом Таггарт не мог, поскольку много лет отсутствовал в городе. Да и отец никогда о любви не откровенничал.

А собственно говоря, так уж ему важно знать, был ли влюблен его папаша в иностранку? Разумеется, нет! Ему вообще нет дела, как и с кем старик решал свои интимные проблемы. Зачем терзаться неразрешимыми загадками прошлого, когда настоящее ежедневно преподносит тебе сюрприз за сюрпризом? Только идиот станет гоняться за призраком, не удосужившись заглянуть за угол, где лежит настоящий клад.

Сделав такое умозаключение, Таггарт горько усмехнулся, смекнув, что оно совершенно не типично для чудака, с головой погрязшего в прошлом. Но предметом его научных интересов являлись по крайней мере вполне реальные образцы поделок древних умельцев, а не постоянно ускользающие миражи.

Он пощупал пальцами конверты, намереваясь отложить их в сторону, чтобы в первую очередь осмотреть другие вещицы, лежащие в шкатулке. Но поймал себя на том, что сам себе морочит голову. Любопытство его разыгралось уже не на шутку и требовало немедленного удовлетворения. Так почему и не пробежать хотя бы одно письмецо? Возможно, и парочку посланий таинственной шотландки его отцу? Ведь из них можно узнать что-то интересное о жизни этой незнакомки, все еще живой и благоденствующей в огромном старинном замке. А что, если она страдает, потеряв в лице Таггарта-старшего не только работодателя, но и возлюбленного? Может быть, она даже не подозревает, что ее судьба теперь в руках наследника усопшего? С момента его смерти прошло несколько месяцев, и не исключено, что женщина терпит нужду, лишившись своего ежемесячного вознаграждения? Как, однако, это характерно для его жестокосердного родителя – подкидывать наивным близким неприятные сюрпризы! Он не смог отказать себе в удовольствии сделать доверчивой женщине прощальную пакость, уже сойдя в могилу! Чтоб ему вечно корчиться за это у чертей на сковороде! Господи, прости!

Дав себе слово впредь даже в мыслях не обижать покойного родителя, Таггарт решил, что глупо отказываться от груды денег, которые могли бы пригодиться Джейсу и Сюзанне, собирающимся в ближайшем будущем обзавестись, очевидно, не только собственным хозяйством, но и потомством. В связи с этим представлялось целесообразным внимательно, а не бегло прочитать все письма, составить себе целостную картину ситуации с Баллантре и лишь после этого подписать документы. Шкатулку же либо отправить Мойре Синклер, если окажется, что она того заслуживает, либо передать ее Джейсу, либо уничтожить.

Он вновь сосредоточился на письмах и обнаружил различие в надписях на конвертах: если поначалу отправитель обращался к получателю как к своему деловому партнеру – мистеру Таггарту Дж. Моргану-старшему, то позднее перешел на лаконичное обращение по имени и фамилии – Таггарту Моргану. В левом верхнем углу значилось только короткое «М. Синклер». Однако в последних письмах шотландка стала писать свое имя полностью. Интересно, подумал Таггарт, чем это обусловлено? И знала ли Мойра, что его отец умирает от рака? Не боялась ли она, что ее письмо прочтет вместо него кто-то другой?

Таггарт взял в руки пачку самых старых писем, откинулся на спинку кресла и поморщился от противного скрипа кожи, ненавистного ему с детства. Как бы в знак протеста он положил ноги на стол, скрестив их в лодыжках, и перевернул стопку конвертов так, что сверху оказалось письмо, отправленное Мойрой первым.

Затем он открыл конверт и вынул из него несколько сложенных листков, испещренных тем же корявым почерком, которым был написан адрес. Не обращая внимания на участившийся стук сердца в груди, Таггарт разгладил листы бумаги, глубоко вздохнул и пробормотал:

– Теперь уже ничего не поделаешь! Придется читать.

По спине его побежали мурашки: к знакомому и привычному трепету, всегда охватывающему его в предвкушении какого-то открытия, примешался страх. И на этот раз он был вынужден в этом себе признаться.