Попробуй меня (СИ)

Всегда, когда приближаешься к солнцу, так хочется, чтобы оно светило. Но сейчас я не знал, сколько еще пар очков мне нужно было нацепить, чтобы это гребаное солнце прекратило светить мне прямо в глаза и слепить так сильно. Соленые слезы не решались засиживаться внутри век и невольно просились наружу.

Ну и тряпка.

Гарри, когда ты смотришь на солнце, твои глаза немного похожи на глаза Джеммы. – заметила мама, укачивая на руках маленький сверток с ребенком.

Хорошее сравнение. – безразлично ответил я и, наконец, отвернулся от окна.

Дания.

Эту малышку сразу же назвали Дания, и все радовались ей так, точно на свет родили действительно какое-то сокровище.

Я же смотрел на нее сквозь мутную пелену и едко щурил глаза, лишь бы не позволить всему этому вырваться наружу.

Нельзя, Гарри. Тебе нельзя.

Там пицца готова. – в дверном проеме появилась бледнолицая Джемма. На ее лице мало что можно было различить – радость, горе, чувство насыщение или же наоборот, полной разбитости. Никто ничего не знал, да и не пытался узнать то, что она чувствует. И чувствует ли вообще.

Джеймс, ее Джеймс, так мечтал увидеть свою дочь. Я до сих пор помню эту суматоху перед свадьбой, эти крики, вроде: «Господи, Стайлс, ты можешь держать платье ровно, я же сожгу его!», затем тяжелое затягивание корсета из-за выпирающего живота, какие-то никчемные слезы, которые после оборачивались, как это называют, «слезами счастья», и эти кольца, черт возьми, эти кольца.

Я всегда был счастлив за сестру.

У них даже имена были похожи, ну, знаете, Джемма и Джеймс, это же как две щебечущие пташки на одной ветке.

Что с нами делает скорость?

Он всегда сравнивал скорость с чувством жажды. Мы сидели в саду прошлым августом, и он говорил мне, как сильно он любит управлять ею. «Она ведь, сучка такая, не поддается контролю» - как сейчас помню счастливый смех и все такое, на первый взгляд, милое и интересное.

Джеймс заигрался со скоростью - она была для него вечной силой.

Она, черт возьми, так и погубила его.

Грубой силой скорости. Той самой силой вечности.

Спасибо, Джемс. – улыбнулся я, подходя к ней, и утыкаясь лицом в ее волосы, от которых так притягательно манило чем-то свежим.

Сестра, как по привычке, провела холодной рукой по моей спине, и от ее прикосновений волосы вставали дымом, а к горлу вновь и вновь начинал подкатывал этот комок.

Мне нужно покормить Данию. – сообщила она тихим голосом. – Оставьте нас в комнате.

Чт..

Одних.

И что, Луи прям так и сказал? – глаза мамы расширились в размерах, и я чуть не поперхнулся.

Это выглядело забавно.

Что стоит этому заядлому тусовщику закатить вечеринку на пол-Лондона и сделать вид, что ему всего лишь 18, а не 22. – спокойно ответил я, сам не ожидая от себя такого спокойствия.

Обычно, я срывался на маму за то, что она слишком много спрашивала. Все доходило до таких крайностей, что иногда я даже сомневался в том, что мы родственники, да и близки ли мы вообще.

Что-то происходило.

Я не знаю, что это, чем это объясняется и почему я должен думать об этом. Просто это было как минимум странно.

Как максимум странно вдвойне.

Что ты собираешься надеть? – поинтересовалась она, подходя медленным шагом к окну и выглядывая в окно. – На улице…

Не знаю, кажется, я потерял запонки.

За стеной плачет Дания, а я говорю, что потерял запонки.

Луи стукнуло 22, но все думают, что ему только 18.

Рождество должно давать нам надежду, но почему-то оно ее только забирает.

Мама говорила, что предпочитает груши, но пирог испекла только с яблоками.

Я говорил, что не скучаю по ней, но внутри меня разливались пожары.

Я любил ее и готов был отдать за нее все.

Но у меня не было н и ч е г о.

Никого.

Кроме нее.

21:45

Нахера ты поперлась с ним?! – орал я во весь голос в этой чертовой подсобке. – Какого хуя, Кимберли?

Но, Гарри… - девушка захлебывалась слезами, начиная трястись при этом как абсолютно потерпевший человек.

Я громко выдохнул, со всего маху пнув рядом стоящую коробку, а затем смело топнул в нее и растоптал в один тонкий картонный лист.

Проклятье.

Почему бы не пойти, когда тебя ведут за волосы, верно? – продолжала трястись она, постоянно вытирая слезы тыльной стороной ладони.

Я мгновенно остановился. На лбу выступила холодная испарина, и меня в одно мгновение начало колотить изнутри, как будто какой-то конченый идиот сидел внутри меня и постукивал молоточком по всем моим внутренностям.

Ты бы еще покороче юбочку надела, детка. – на тяжелом выдохе произнес я и с болью закинул голову наверх.

Все это напоминало какой-то цирк.

Кимберли, я ведь не желаю тебе зла. – наконец, смягчившись, я подошел к ней и резко притянул ее за шею, крепко прижимая к себе. – Мы скоро оба избавимся от этого дерьма. Я помогаю тебе, а твой папочка кладет бабки в мой карман. Все ведь так просто.

Из ее уст сорвался слишком пронзительный, но в тоже время тихий стон той ненависти и боли, которая, казалось, пожирала ее с каждым днем все сильнее.

Отдай мой ингалятор, сука. – выругался я, осознавая, что я начинаю задыхаться. Причем задыхаться так, точно рядом со мной стоит моя Дейвидсон, а не эта второсортная шлюха.