Попрощайся!

– Я же не тупая, Жан. Ты сейчас выставил себя нелепым, лишь бы я не загонялась со своими извинениями. – Предваряя его возражения, Лена сложила ладони лодочкой, заставив Жана замолчать. – И это правда круто, я понимаю, поверь. Редко какой парень способен на такое. Это очень… очень по-рыцарски, да. Но со мной так не надо. Я привыкла отвечать за свои косяки.

– Уяснил. – Очень серьезно, почти торжественно, Жан протянул ей руку. – Мир?

«Ты такой чуткий и внимательный, и у тебя такие глаза, такие глаза!» – едва не запищал кто-то восторженным писклявым голоском. Но Лена вовремя сообразила, что это она сама вот-вот потеряет остатки самоуважения, и закашлялась. Осторожно пожав крепкую ладонь, пробормотала:

– Мир. Давай рассказывай, что там за тема.

* * *

Лена ожидала чего угодно, но в «Беккере» они подсели за столик к седовласой старушке с прямой как линейка спиной. Туго перепоясанный бежевый плащ, круглые очки в тонкой оправе и висящий на спинке стула зонтик довершали образ Мэри Поппинс. Чинно отщипывая кусочки чизкейка, старушка изредка смачивала узкие губы в одноразовом стаканчике с чаем. И несмотря на дешевый пластик в унизанной перстнями морщинистой руке, ее легко было представить где-нибудь в Лондоне, в кафешке с видом на Темзу.

Жан кивнул ей, как старой знакомой, и встроился в очередь желающих перекусить школьников. Категорически отверг робкую попытку Лены заплатить за себя. Взял бутылку морса и – чем окончательно покорил сердце девушки – не какую-нибудь сладкую фигню, а два здоровенных сэндвича.

– Фаина Григорьевна, простите за опоздание.

– Ничего страшного, Жан. – Старушка аккуратно, стараясь не стереть слой неброской помады, промокнула губы салфеткой. – Представите мне свою спутницу? – В непринужденном уважении, с каким обращалась она к подростку, чувствовалась педагогическая закалка старой школы. Ни капли снобизма или притворства, настоящее общение на равных.

Лена решила, что Фаина Григорьевна как минимум университетский преподаватель. А может, даже ректор, или декан, или кто там в университетах за главного?

– Лена, это Фаина Григорьевна. Она работает в библиотеке на улице Пушкина. Мы в общем-то там и познакомились.

– Жан с семи лет берет у нас книги, – с едва уловимой ноткой гордости прокомментировала библиотекарь.

«О боги! Он еще и читает!» – окончательно и бесповоротно пропадая, подумала Лена.

– Фаина Григорьевна, это Лена. Мы учимся в одной школе. И похоже, у Лены точно такая же проблема, как и у вас.

– Елена? – бровь библиотекаря вопросительно изогнулась. – Кто начнет?

Взгляд Жана перекидывался то на одну, то на другую сторону стола. Фаина Григорьевна деликатно откашлялась, пригубила чай, вновь промокнула губы салфеткой и сказала:

– Давайте по старшинству. Елена, вы любите шить? Я вот просто обожаю. Особенно игрушки. Или, точнее сказать, любила…

Белый

Он был хорошим медведем. Неуклюжим добродушным увальнем, с белой плюшевой шкурой и набитым ватой сердцем. В безграничной любви своей Швея наделила его мощными лапами, каждый палец на которых оканчивался широким черным когтем. Покатая спина, грудь широкая как ледокол, за массивным лбом спрятался недюжинный ум. Он и в самом деле был хорошим медведем.

Сту-сту-сту-стучала швейная машинка, сшивая разрозненные куски выкройки в огромное медвежье тело. Бу-бу-бу-бубнил ноутбук, который Швея включала во время работы. Швея никогда не видела живого белого медведя и хотела, чтобы образ все время находился перед глазами.

Глаза же его появились не скоро. Гораздо позже ушей. Поэтому первое время он слушал. О том, что белые медведи – гроза Арктики. О том, что белые медведи – прирожденные убийцы. Он говорил себе, что это не про него. Он больше любил тонкий голосок Умки, который искал друга не с черным носом, а с розовым. Но уже тогда, задолго до предательства, догадывался: неустанно преследовать добычу, сливаться с ледовыми торосами, рвать зубами, убивать, убивать, убивать – это про него.