Попугай Флобера

Единственное случайное упоминание о Джульет Герберт мы находим в письме Флобера к Буйе, после того, как тот посетил Круассе: «Увидев, как взволновала тебя гувернантка, я тоже заинтересовался ею. За столом мои глаза охотно задерживались на нежной округлости ее груди. Мне казалось, что за обедом она раз пять или шесть поймала мой взгляд и поэтому выглядела так, будто луч солнца упал на нее. Женская грудь и скат бруствера — неплохое сравнение. Купидоны бросаются на бруствер, атакуя крепость. (И тоном бывалого ловеласа): Что ж, по крайней мере я знаю, какую часть артиллерии мне следует выставить в этом направлении».

Стоит ли торопиться с выводами? Откровенно говоря, это всего лишь обычные шуточки Флобера в его переписке с друзьями-мужчинами. Меня это ни в чем не убеждает: подлинные чувства не так легко превратить в метафору. С другой стороны, все биографы мечтают добыть и предать гласности любые сведения об интимной жизни своих героев; я же предоставляю вам самим судить меня и Флобера.

Действительно ли Эду удалось найти документы о Джульет Герберт? Признаюсь, меня одолевало желание заполучить их. Я уже представлял себе, как предлагаю их какому-нибудь из известных литературных журналов — например, литературному приложению к газете «Таймс»: «Джульет Герберт. Тайна раскрыта» и подпись: «Джеффри Брэйтуэйт», а в качестве иллюстрации — фотографии с надписями неразборчивым почерком. Я уже мучился опасением, что Эд обязательно разболтает об этом в университете и по легкомыслию предложит свою добычу какому-нибудь тщеславному галлу со стрижкой астронавта.

Подобные эмоции были недостойными и, надеюсь, нехарактерными для меня. Больше всего меня радовало то, что в письме Эда тайна отношений Флобера и Джульет будет раскрыта, как и тайна слов «удивительнейшая дружба». Я был также доволен тому, что этот материал поможет мне еще глубже понять, каков он, этот Флобер. Сеть закинута. Узнаем ли мы теперь, как он вел себя в Лондоне?

Это представляло особый интерес. Культурный обмен между Англией и Францией носил в лучшем случае прагматический характер. Французские писатели никогда не пересекали Ла-Манш для того, чтобы вести дискуссии с английскими коллегами по вопросам эстетики; они приезжали сюда, чтобы спрятаться от судебных преследований или просто искали работу. Для Гюго и Золя приезд в Англию означал ссылку, для Верлена и Малларме — возможность работать преподавателями, для Вильера де л'Иль-Адама, постоянно нищенствующего, но чертовски практичного, — возможность жениться на богатой наследнице. Парижский сват соответственно экипировал его для этой цели, дав меховую шубу, часы с будильником и новый зубной протез. Расходы на все это писатель должен был оплатить потом, когда получит доступ к наследству невесты. Но Вильер, кому постоянно сопутствовала неудача, по обыкновению все портил. Невеста отвергала его, маклер тут же требовал назад шубу и часы, и отвергнутый жених оставался в Париже с пустыми карманами и ртом, полным фальшивых зубов.

А как же Флобер? Нам мало что известно о его четырех поездках в Англию. Мы знаем, однако, как он неожиданно высоко отозвался о Всемирной выставке 1851 года, — «очень красивая вещь, несмотря на то, что всем нравится», — но его письменные заметки ограничивались семистраничным рассказом о посещении Британского музея и пятью страницами впечатлений о китайском и индийском павильонах в Хрустальном дворце. Какими же были его первые впечатления о нас, англичанах? Он, видимо, говорил об этом с Джульет. Заслужили ли мы такого упоминания в его «Dictionnairedesideesregues» [3](«Англичане: — Все богатые; Англичанки: — Следует удивляться, что у них красивые дети»)?

А как же в его последующие приезды, когда он уже стал автором печально известной «Мадам Бовари»? Искал ли он встреч с английскими писателями? Посещал ли лондонские бордели? Или уютно отдыхал в доме Джульет, смотрел на нее за обедом, а потом брал приступом крепость? Были ли они (я почти хотел бы надеяться на дш) просто друзьями? Был ли английский язык Флобера таким же небрежным, каким он кажется в его письмах? Говорил ли он только языком Шекспира? Часто ли жаловался на лондонские туманы?

Когда я встретился с Эдом в ресторане, он выглядел еще большим неудачником, чем в нашу первую встречу. Он пожаловался на урезанный бюджет, жестокость мира и отсутствие собственных публикаций. Он рассказал мне о своем увольнении как о неком ироничном казусе: все произошло из-за того, что он был слишком предан своей работе. О том, что его уволили, я догадался прежде, чем он сам мне об этом сказал: виной всему якобы было его желание, знакомя читателя с Госсом, отдать ему должное. Академики же решили, что он повел игру не по правилам. Он на такое не способен. Он слишком почитает литературу и труд писателя.

— Разве мы не в долгу у этих парней и не обязаны воздать им по заслугам? — заключил он.