Мы допили коньяк и поехали в какую-то квартиру на "Беговую", где норвеговские знакомые поэты читали стихи. Все они работали, как и мы, черт знает кем, все были необыкновенно талантливы, умны и уверены в своем блестящем будущем. К часу ночи поэты разошлись, пора было уходить и нам, но Норвегов никуда не торопился. Он сказал, что его последняя захаровская электричка ушла, на такси у него денег нет, расположился на диване, пил сухое вино, ревниво передразнивал поэтов и пытался рассмешить хозяйку, молодую девицу, которая недавно вышла замуж, но муж по какой-то причине отсутствовал. Норвегов ее дружески приобнимал, предлагал выпить на брудершафт, и я несколько изумленно следил за его ухаживаниями. Институт брака представлялся мне в ту пору священным. Сперва девушка сбрасывала его руку довольно вяло, потом решительнее, но он был настойчив. Странное дело, мне хватило бы десятой доли той пренебрежительности, с какой она отмахивалась от его полупьяных приставаний, он норовил ее подпоить, но вместо этого подпоился сам до состояния невменяемого.
Мне это надоело ужасно, и я сказал, что ухожу.
- Нет уж, уходите оба, - запротестовала хозяйка.
- Ты меня выгоняешь?
- Заберите его, пожалуйста.
- Он не маленький, - буркнул я.
- Подожди меня минутку на улице, я сейчас, - заявил Норвегов и шепотом добавил: - Иди, иди. С женщинами надо быть не гордым, а настойчивым.
Я немножко постоял на улице, покурил, но из дома никто не вышел. Я не завидовал, не ревновал - я был разочарован. Девушка мне и самому понравилась, и то, что она все-таки не выгнала Норвегова, меня огорчило. Мне стало так грустно, что, вернувшись домой, я выпил еще водки и саркастически вспомнил маму, которая переживала из-за того, что я не женат.
Разбудил меня звонок в дверь. Спросонья я почему-то подумал, что это вернулась Лена Северинова, и стал торопливо надевать штаны и рубашку.
На пороге стояла старуха с верхнего этажа. Она смотрела на меня ясными глазами. Но что-то очень странное было в этих застывших глазах.
- Я, батюшко, повиниться пришла. Солгала я тебе. Это я тебя залила. Стирать стала и залила. А потом как увидала, то все в ванной вытерла.
Я уже забыл про залитый потолок и смотрел на старуху недоуменно.
- А тут стала перед исповедью грехи перебирать и вспомнила. Ты прости меня старую.
- Бабушка, а почему у вас ночью свет всегда горит?
- А я его не вижу, - ответила старуха. - Я, батюшко, от рождения слепая.
Она твердо пошла по коридору, а я отправился спать. В дверь зазвонили снова. На пороге стоял Норвегов.
- Ты чего? - спросил я.
- Ничего, - сказал он и печально добавил: - Ничего.
Честность была его несомненной добродетелью. Норвегов никогда не приписывал себе недействительных побед.
- Хотя я уверен, что с мужем она несчастлива, - сказал он, снимая маленькие ботинки. - Счастливые женщины выглядят иначе. У меня на это нюх.
Я рассказал ему про старуху.
- Лопух ты, братец. Надо было у нее талоны на водку попросить, сказал он, зевая.
Мы еще немножко выпили и легли спать. А наутро взяли резиновую лодку, сели в электричку и поехали на Оку под Серпухов. Ока кишела рыбой, но, сколько я ни закидывал спиннинг, у меня не брало. Палатки у нас с собой не было, мы спали под открытым небом, варили макароны с тушенкой, слушали соловьев, а на другой день, когда плыли метрах в пятидесяти от левого берега Оки, Норвегов увидел барахтающегося в воде попугая. Вода была еще совсем холодная, попугай выбивался из сил, объемистый мужик мощно загребал по направлению к нему, и громко кричали на берегу маленькая остролицая девочка и ее мать.
- Туда! - скомандовал Норвегов.
Мы успели вытащить попугая в последний момент. Еще мгновение, и дурная птица, убежавшая от своих докучливых хозяев и вообразившая, что перед нею воды никак не меньше, чем Лимпомпо, сгинула бы в Оке. Но когда Норвегов схватил ее, попугай извернулся и со всей дури клюнул своего спасителя в палец. Норвегов сжал его, попугай издал хриплый звук и обмяк.
- Эй, эй, потише там! - завопил подплывший к нам синий от холода мужик с круглыми бабьми плечами. - Он знаете каких денег стоит!
- Ничего себе! - возмутился Норвегов. - Мы ихнего попугая, рискуя жизнью, спасли, а нас же еще и ругают. Может, его обратно выпустить?
- Я те выпущу! - сказал мужик, тяжело дыша, и уцепился за лодку.
Девочка на берегу хлопала в ладоши и приседала вокруг клетки, попугай открыл один глаз, потом другой и возмущенно заверещал, а Норвегов мрачно рассуждал:
- Вот если бы я рассказал этой крале с "Беговой", что в мае месяце меня укусил на реке Оке попугай, она бы меня точно не выставила. До крови, гад, куснул. А у него заразы никакой нету? Откуда ты знаешь?
В Пущине мы увидели на берегу девушку в белом платье. Она весело помахала нам рукой.
- До Каширы далеко? - крикнул Норвегов.