Попугаи с площади Ареццо

В отсутствие литературной работы сексуальность служила моим романическим изысканиям. Я шел следом за женщиной, взгляд которой меня привлек; заинтригованный ее шарфом или сумочкой, я затевал слежку, чтобы постичь индивидуальность прохожей. Мне безумно нравилось просыпаться в незнакомой комнате, будь то студенческая мансарда, артистический лофт, апартаменты адвокатессы, нравилось скользить глазами по мебели, книгам, фотографиям, постерам, безделушкам, ткавшим предысторию, воображать недоступное взору и задавать вопросы за завтраком или на следующий день.

Я слыл милым разбивателем сердец. «Милый», поскольку мне были интересны женщины, которых я клеил. Несомненно, «разбиватель», ведь я прерывал отношения, едва утолив свое любопытство. Что касается сердца, у себя я его не ощущал; я был соблазнен, очарован, заинтересован — но влюблен не был никогда.

Я не терял времени понапрасну: прежде всего я развлекался и получал немалое удовольствие (надеюсь, что и возвращал его в какой-то мере); важнее было то, что я откладывал про запас подробности, позволившие мне теперь творить.

Когда я встретил Жозефину, все изменилось: я полюбил ее и стал писать. Она перевернула мое существование. Началась новая жизнь — жизнь литератора и мужа. Если теперь я порой и бегу из нашей квартиры и семьи, то делаю это, не покидая нашей квартиры и семьи: только здесь, за моим столом, я выдумываю новые сюжеты. Если виртуально я флиртую с моими созданиями, то, выключив компьютер, возвращаюсь к Жозефине и обнимаю ее.

И Жозефина прочтет о моих романных изменах.

По сути, литературные занятия хорошо сочетаются с семейной жизнью.

Батист одобрил эту страницу, написанную два года назад. Однако в его суждении сквозил оттенок грусти. Неужели он неизлечим и приключения, которые ему отныне предстоят, будут разворачиваться лишь в его сознании? И уже никогда не удивит его сама жизнь, люди, человек? Конечно, завидные плоды его усилий были налицо: профессиональная состоятельность, расцвет дарования, почести и даже неизменный успех. Но при всем этом блеске не заглушил ли он в себе чего-то важного?

Он дополнил текст новым абзацем:

Удача делает меня меланхоликом. Иногда мне жаль утраченной непосредственности, энергии, огня, нетерпения, которые послужили мне ступенями роста. В достигнутом успехе затаен траур по угасшим желаниям.

На него накатила тоска по прошлому, и он продолжал: