Попугаи с площади Ареццо

Услышав звон колокольчика, означающий, что клиентка ушла, Ксавьера вздохнула с облегчением. Бог с ними, с потерянными деньгами, не станет она унижаться ради нескольких евро. Если повезет, эта Риклуэ встретит Ориона, а он-то всегда добренький, обслужит ее и кассу пополнит.

— Нет, ну какой придурок!

Ксавьере было уже лучше. После смерти Северины она лечилась гневом. На похоронах она упала в обморок от горя, но это состояние надолго у нее не затянулось. Услышав о самоубийстве, Ксавьера была ошарашена: только тут она поняла, в каком беспредельном отчаянии жила Северина, никогда раньше Ксавьере не приходило в голову, что подруга может до такой степени ненавидеть свою жизнь. Она стала думать, не виновата ли в этом она сама: если бы она не выгнала Северину в ту грозовую ночь, отправилась бы та на злополучную крышу? Ответить на это было непросто. Да, Северина не покончила бы с собой сразу, но она все равно сделала бы это позже. Ксавьера не могла поверить, что одни лишь любовные переживания могли толкнуть Северину на самоубийство: если бы дело было в этом, Северина оставила бы ей какое-то сообщение. Ксавьера пыталась снять с себя вину: «Я не была причиной ее несчастья, скорее утешением или лекарством, потому что со мной она чувствовала себя лучше». Когда Ксавьера договорилась со своей совестью — как делают все люди, — на нее обрушилась буря чувств. Было ли причиной изменение гормонального фона или обстоятельства? Ее мучила нечеловеческая жалость к умершей подруге, ужасная ностальгия, когда ее скорбь достигла в день похорон высшей точки: она потеряла сознание.

Но долгая скорбь не соответствовала характеру Ксавьеры, она ведь была деятельной и предприимчивой. Поэтому она быстро сменила слезы на раздражение, тотальную злость на всех и вся. Больше ничто не вызывало у нее сочувствия: возмущение и гнев изгнали прочь ее тоску и снова наполняли ее жизнью.

Ребенок у нее внутри рос. Она уже могла называть это «ребенком», потому что убедилась, что у нее в животе действительно находится живое существо. Иногда, впрочем, она украдкой грела его руками, а иногда говорила с ним. Когда она это делала, то не чувствовала себя сумасшедшей, которая болтает с собственным животом, скорее ей казалось, что она приобщается к какой-то высшей мудрости. Очень странно…

По официальной версии, она все еще ничего не решила, потому что внешние события — самоубийство Северины, дело Бидермана — отвлекли ее от собственных дел. За этим круговоротом событий дата возможного аборта миновала; это показалось ей еще одним перстом судьбы — первым было само возникновение зародыша. По отношению к этой беременности она продолжала проявлять полную апатию. Впрочем, ведь вынашивание ребенка в этом и состоит: нужно просто оставаться пассивной.

Прозвонил колокольчик. Кто-то вошел в магазин. Она не реагировала. «Я слишком устала». Она даже задержала дыхание, чтобы ее не услышали.

— Есть здесь кто-нибудь? Эй? Есть кто-то?

Решительный настрой, звучавший в этом голосе, показывал, что его владелец не постесняется пройти в подсобки. Поэтому прятаться дальше не имело смысла.

Она вздохнула и вышла в магазин:

— Да, что вы хотели?

На нее удовлетворенно взирал невысокий полный мужчина в испачканном плаще:

— Здравствуйте, мадам. Я корреспондент «Европейской газеты» и «Арденнского ежедневника». Я бы хотел у вас…

— Нужен букет?

— Э-э-э… нет… но я бы хотел у вас узнать…

— Не стоит, месье, я продаю букеты, а не лапшу.

— Ну будьте так любезны. Это ведь просто вопрос.

— Почему я должна вам отвечать?

— Да просто из любезности.

Это он пытается с ней кокетничать: медовый голосок и губки сердечком. Она смотрела на него с отвращением. «Любезность» — слово, которое уж точно не имело к ней никакого отношения. В глазах у нее мелькнул какой-то огонек, озорные искорки, которые он принял за согласие.

— Ну давайте ваш вопрос, — пробормотала она.

— Месье Бидерман был вашим покупателем?

— Его супруга Роза Бидерман любит красивые букеты. Не зря же у нее имя как у цветка.

— Да, конечно. А сам он? Вы его видели?

— Время от времени.

— И что?

— Я предпочитала, чтобы он бывал здесь пореже. Из-за него мне пришлось выгнать нескольких сотрудниц. Эти девчонки утверждали, что он заставлял их… ну, в общем… короче, вы понимаете, о чем я…

— Как? Прямо здесь? Но это невероятно!

Журналист удивленно выпучил глаза, страшно довольный, что он, кажется, раздобыл ошарашивающую новость.

— Ну да, здесь, между горшками с цветами.

— Невероятно!

— Я тогда им не поверила.

— И вы теперь жалеете об этом?

— Ну, вообще-то, я еще немного ревновала. Я-то считала, что он приходит ради меня, и только ради меня. Мы с ним… ну, в общем, мы уходили в комнату-холодильник. Уж не знаю почему, но его возбуждал этот холодильник, и там, среди луковиц и ростков… Вообще это любопытно. Как правило, холод не повышает мужскую потенцию, но у него все было не так…

— Невероятно! Невероятно!

Журналист от такой сенсации просто потерял дар речи. Ксавьера приветливо ему улыбнулась: