Попугай с семью языками

Блеяние продолжалось, пока птица наконец не вылетела из гнезда. Немедленно все попрятались между утесов, ожидая, что кондор спустится. Зум задержал дыхание. От стука крыльев едва не лопались уши. Когти стальными клещами сжали его поясницу. Казалось, он сейчас переломится пополам. Зум начал было читать про себя «Аве, Мария», но при словах «Да будет благословен плод чрева твоего» представил, как его кишки вываливаются наружу, — и потерял сознание. Рука так ловко кинул камень в голову пернатого, что тот замедлил ход и сел на камни. Заостренный сук, брошенный Тоторой, вонзился ему между ребер. Кондор издал ужасающей силы стон — из клюва тела красная струйка, — взъерошил перья и устремился на индейцев. Тут Зум пришел в себя и одним прыжком, достойным олимпийского чемпиона, достиг ближайшей расселины. Рука и Тотора, безоружные, покорно ждали смертельной схватки. Несколько секунд — почти вечность — никто не осмеливался шевельнуться. Вдруг Боли, ощущавшая внутри себя пустоту с исчезновением Араукана, испытала прилив необычайной — из клюва текла красная струйка — энергии: потрясая дубиной, она бросилась к хищнику и принялась избивать его, увертываясь от клевков и ударов крыльями. Птице передалось что-то от ослепительной красоты еврейки, а той — от животной ярости кондора. Смертный бой между ними походил на танец. Все, словно наэлектризованные, как один выбежали из своих укрытий и стали осыпать птицу ударами. Обезумев от такого, кондор свалился в неглубокую выемку и там свернулся в клубок. Поэты, обратившись в диких зверей, добили свою жертву и перевернули ее когтями вверх, чтобы вырвать сердце. Зум, подтягивая штаны, прибежал вовремя и сделал первый укус. Другие вслед за ним тоже вонзили свои зубы в кровавую плоть, вырывая куски, которые все еще трепетали у них во рту. Загорра и Лебатон раздували костер, бросая туда сухие листья. Марсиланьес и Барум затачивали деревянный кол — будущий вертел. Прочие ощипывали птицу. Голод произвел разорение в желудках, и мясо кондора не казалось им жестким.

Зум, верный друг, дошел до подножия скалы вместе с арауканами. Быстрота, с какой они устремились вверх, привела его в изумление. Ни одного лишнего движения — словно путь их пролегал не по уступам и выемкам, а по гладкой дороге. Наконец, похищенного Хумса спустили вниз. Коснувшись твердой земли, он пожал руки своим спасителям и направил на Зума взгляд — прямой, глубокий, сказавший сразу все. Зум раскрыл объятия, но друг уклонился от них. Как?.. Все было ни к чему? Рисковать жизнью — и не получить в ответ даже скупой ласки? Рот Зума начал уже горько кривиться, когда Хумс с кокетливой улыбкой распахнул свою куртку: под рубашкой виднелись очертания мощных грудей. То были два пестрых яйца. Хумс с величайшей осторожностью положил их в расселину и кинулся к другу. Так они стояли, обнявшись, около получаса; когда слезы высохли, Хумс опять стал согревать яйца своим теплом. Надо было закончить начатое. Может быть, взамен утраченных зубов Судьба одарит его парой кондоров.

Опираясь на плечо Зума, он побрел к товарищам. Забавно: сильнее всего болела левая нога, испещренная ранами. Правая, почти целая, крепко ступала по земле, обреченная принимать на себя главную тяжесть до самого конца пути.