Попугай в медвежьей берлоге

Все оторвались от еды и вопросительно уставились на меня. Прекрасная Танечка хитро улыбнулась и подмигнула то ли мне, то ли пролетающей вороне за окном.

– Вы видели, как кружатся снежинки? – спросил я.

Соседи снова сосредоточились на еде.

– Это первый снег, да? Очень мелкий снежок… Снег, снег кружится, белая вся улица! Собралися мы в кружок, завертелись, как снежок… Можно у кого-нибудь взять утюг? Мой утюг сломался, а надо погладить рубашку… сейчас коллега на джипе приедет.

Танечка согласилась дать мне утюг. Мы прошли к ним в комнату на втором этаже. В комнате, свернувшись клубочком, мирно посапывал малыш. Танечка дала мне утюг советского образца и сказала:

– Витя (ее сожитель) сегодня уезжает в село к родителям. С ребенком.

– Спасибо за утюг, – ответил я и спешно вышел из комнаты.

Итак, из-за продовольственного кризиса моя независимость оказалась под серьезной угрозой. Бесполезный утюг лежал на столе. Открыв шкаф, я прикинул, что бы погладить. Гладить было нечего, вместо еды я получил утюг, который следовало придержать хотя бы минут на двадцать.

Через двадцать минут я постучал в комнату Танечки, мне открыл соломенный олух: блуждающий взгляд, ненавистная юношеская робость, воробьиные плечи… интересно, чем он занимается? Из чего он плетет паутину и как попалась в нее Танечка? Он молча принял утюг и прикрыл дверь.

Надев куртку, я вышел из дома и какое-то время стоял во дворе, наблюдая за кружащимися снежинками. К соседу, начинающему лысеть работнику метрополитена, приехала «Скорая». Сосед и водитель курили у калитки.

– Что случилось? – спросил я.

– Да батя… – нервно ответил сосед.

– Ты не переживай, – сказал я. – Все будет хорошо. Главное, не переживай… не переживай…

Я попросил сигарету и покурил вместе с ними.

Затем, склонив голову набок, дабы уподобиться святому-аскету, зашагал к трамвайной остановке. Выбор у меня был невелик: сяду на трамвай, думал я, и вернусь в родительский дом, в Пущу Водицу. Проведаю родителей, буду долго отказываться от еды, а потом проявлю снисходительность и все же соглашусь. Они не должны ни о чем догадаться, ни отец, ни мать, ни тем более сестричка с ее хахалем. Принимать пищу я буду медленно, нехотя. Сдержанно поблагодарю за оказанное гостеприимство и удалюсь. Таков был мой замысел.

В гордом одиночестве на остановке я простоял около получаса и продрог так, что зуб на зуб не попадал. Возле остановки в здании бывшего хлебного магазина располагалась забегаловка под скользким названием «Бочонок», подле входа стояла доска, на которой мелом корявым почерком было написано:

дни рождения

свадьбы

поминальные обеды

банкеты

юбилеи

корпоративные вечеринки

(можно со своим алкоголем!!!)

У входа в забегаловку толпились две группы людей. Группа номер один: одеты в черное, мокрые глаза, молчат, курят, женщины в косынках. Группа номер два: карнавальные шуты, некоторые мужчины в колпаках, женщины в пестрых платьях, весело смеются, шутят, прыгают на месте от холода.

Поистине смерть и рождение идут рука об руку, и в этом нет ничего вопиющего, плачу должно сопровождать смех, смеху должно напоминать, что тьма непременно уступит место свету, и возрадуется душа человеческая, даже после самых тяжких мук и лишений! И возденет человек руки к небу, и вознесет он молитву во славу замысла вселенной, и когда уясните вы, что без траура не обрести благостного умиротворения, тогда и научитесь танцевать без оглядки на насмешников!

В скорби и горе своем душа человеческая избавляется от пут себялюбия и разврата.

В радости своей человек забывает об ужасе, сквозящем из межзвездных пустот, и пытается ухватить себя за хвост, точно пес шелудивый.

Плачьте и смейтесь одновременно! Смейтесь и плачьте! Смех и плач! Плач и смех! Не стесняйтесь скорбящих! Не презирайте забавников! Братья и сестры, не уподобляйтесь зубоскалам, ибо смех их горек, как деготь! Ибо они заткнутся сами или их заставит умолкнуть гром!

Сперва я зашел на корпоративную вечеринку и присел на край стола, предо мной стояли салаты, шампанское, фрукты и мясная нарезка, только я хотел взять кусочек ветчины, как мне на плечо упала тяжелая рука. На меня укоризненно смотрел тучный мужчина. Без лишних слов я вышел из зала забавников и перешел в зал к скорбящим. На столе у скорбящих паровали борщ и жаркое, возле тарелок ютились компоты, накрытые пирожками, и рюмки с водкой. Пахло ладаном, землей и слезами. Подтянув первую попавшуюся тарелку, я начал уплетать жаркое за обе щеки. Ко мне подошла сухонькая старушка в черном платке.

– Вы с чьей стороны будете? – тихо спросила она. По ее морщинистым щекам текли слезы.

– Это большая потеря, – сказал я и взглянул на портрет усопшего. – Он был очень хорошим человеком.

Неподдельно всплакнув, я привстал и обнял несчастную.

– Берите хлебушек, – сказала старушка.

Глава 11

Последняя ночь октября.