Однако эта славная победа не принесла желанной безопасности. Как раз наоборот. Она породила иллюзорную уверенность в надежности установленных линий обороны вроде так называемой Линии БарЛева к востоку от Суэцкого канала. Насер, который блистательно выигрывал битвы на поле «паблик рилейшнс» и проигрывал все военные сражения, умер, и на смену ему пришел более грозный противник – Анвар Садат. Чтобы развязать себе руки, Садат выслал в июле 1972 г. из Египта советских военных советников, что, впрочем, никоим образом не лишило его советского вооружения. Он покончил с открытыми военно-политическими союзами, которые Насер заключал с другими арабскими странами, довольствуясь секретной координацией планов. До этого времени армия Израиля теоретически уступала противнику, и израильтяне чувствовали себя просто обязанными нападать превентивно (в апреле 1948, октябре 1956 и июне 1967 гг.), чтобы пользоваться всеми тактическими преимуществами внезапности. Теперь же Израиль считал, что его силы превосходящие, и пришла очередь Садата (во взаимодействии с сирийцами) напасть на него без предупреждения в День Искупления, или Йом-Кипур (6 октября) 1973 г., добившись полной внезапности.
Египтяне и сирийцы прорвали оборонительные линии Израиля. Неожиданное для израильтян техническое совершенство арабского противотанкового и противовоздушного оружия позволило нанести серьезные потери израильским самолетам и бронетанковым силам. Впервые за четверть века существования Государство Израиль оказалось перед лицом возможного полного поражения и второго Холокоста. Однако 9 октября продвижение сирийцев было остановлено. На следующий день в ответ на отчаянные просьбы Израиля о помощи президент США Ричард Никсон начал экстренную переброску по воздуху современного вооружения. Через два дня израильские войска начали энергичное контрнаступление на Египет, перешли на западный берег канала и стали угрожать окружением египетским частям, наступавшим на Синай. Это явилось поворотным пунктом, и Израиль двинулся к победе столь же решительно, как и в 1967 г., когда 24 октября вступило в силу соглашение о прекращении огня.
Готовность Израиля к прекращению огня диктовалась скорее политическими и психологическими, нежели военными факторами. В каждой из четырех войн для сторон результаты были неравнозначны. Арабские страны могли позволить себе проиграть много войн, Израиль же не имел права проиграть даже одной. Для Израиля победа не означала мира, но поражение Израиля было бы для него катастрофой. Израиль всегда считал Египет своим самым опасным врагом, тем, кто с наибольшей вероятностью может нанести нокаутирующий удар. В то же время Египет был наиболее «синтетическим» из противников Израиля. Его население – не совсем арабы. Он боролся за то, чтобы подкрепить свои претензии на лидерство на Среднем Востоке и поддержать свой престиж, а не из глубоко эмоциональных побуждений. Египетская территория, которую удерживал Израиль, хоть и была полезной (в 1967-73 гг. там были разведаны серьезные запасы нефти), но не являлась частью еврейского исторического наследия. В силу этих причин мир с Египтом был возможен. Ему, правда, мешало чувство ущемленной военной чести. Но его можно было излечить временем и пропагандой, которая изобразила бы первоначальные успехи 1973 г. более внушительными, чем они были на самом деле.
Было и еще одно препятствие. С момента создания Израиля им правила коалиция во главе с Партией труда, чью гибкость в вопросе о границах олицетворяла прагматическая философия, выражавшаяся в словах Аббы Эбана. Оппозиция же придерживалась в пограничном вопросе максималистской линии Жаботинского. Мир с Египтом означал бы для Израиля серьезные территориальные потери, как немедленные, так и потенциальные. Это, в свою очередь, требовало национального согласия, на которое не соглашалась оппозиция. В итоге, когда в мае 1977 г. лейбористская оппозиция проиграла выборы и впервые отдала власть ревизионистам в лице бегиновского Ликуда, то в соответствии с парадоксом, известным в демократических странах, вероятность мирного договора возросла. Именно в силу своего максимализма Бегину было удобно выторговывать мир в обмен на землю, на что страшно было решиться всем лейбористским лидерам после Бен-Гуриона.
Садат, первый арабский реалистически мыслящий лидер после Абдуллы, осознал это обстоятельство. Менее чем через 6 месяцев после победы Ликуда, 9 ноября 1977 г., он выступил с предложением о мирных переговорах. Мирный процесс был долгим и очень трудным. Он был срежиссирован президентом Джимми Картером, и финансовую базу для него обеспечивала щедрость американских налогоплательщиков, что немаловажно. Его кульминацией явились непрерывные переговоры в течение 13 дней, начиная с 5 сентября 1978 г., в летней президентской резиденции Кэмп-Дэвиде, которую Бегин не без специфического юмора назвал «концлагерь-люкс». И потребовалось еще 6 месяцев, чтобы превратить соглашение в детальный текст договора.