Популярная конспирология. Путеводитель по теориям заговора

Кроме как подозрительных обстоятельств смерти журналиста, считающихся доказательством того, что он был на правильном пути, все, что осталось, — мучительно короткая и неубедительная заявка на книгу, сделанная Касоларо. Реклама книги «Смотри, конь бледный: Правдивая криминальная история» сулит, что в конце концов каждое щупальце «Спрута» приведет к самому телу, но, как и «Досье „Драгоценный камень“», без конца утаивает то, что обещает открыть. Эта заявка так и останется преждевременно оборвавшимся и наводящим на размышления наброском.

На первый взгляд, эти примеры современной культуры заговора подтверждают анализ Фредрика Джеймисона, который назвал конспирологию «деградировавшей общей логикой позднего капитализма» и «отчаянной попыткой представить систему последнего».

Начиная с «Досье „Драгоценный камень“» и заканчивая «Секретными материалами», эти популярные представления о заговоре поддерживают веру в то, что герои-детективы однажды раскроют «общую логику» всепроникающего заговора, а значит, и общую логику всемирного капитализма, согласно аллегорической интерпретации Джеймисона.

Отталкиваясь от бесконечного смещения центра власти и постоянно откладывая окончательное разоблачение, современная культура паранойи подрывает веру в какую-то окончательную полноту динамики власти позднего капитализма или, мягко говоря, в существование какого-либо способа выражения, который передал бы всю сложность этой динамики.

Убежденность в присутствии какого-то скрытого единства, стоящего за всеми совпадениями и связями, заставляет продолжать поиски, но тот факт, что расследование никогда не придет к окончательной развязке, подрывает эту первоначальную уверенность.

Таким образом, подозрение о том, что под лежащей на поверхности путаницей все связано в систему, в последних формах культуры заговора вступает в противоречие со структурным отрицанием этого вывода.

* * *

Творчество Дона Делило и, в особенности, его последний роман «Подземный мир», представляют собой убедительный пример скрытого сдвига в стиле и функциях массовой паранойи по направлению к неопределенному головокружению от интерпретаций. Делилло долгое время называли «главным шаманом параноидальной школы в художественной литературе», лучшим представителем постмодернистской конспирологической литературы. В своих романах писатель рисует проникнутый атмосферой заговора послевоенный период в Америке, когда, по утверждению Делилло, «историю в американской жизни заменила паранойя».

Разделение между тем, что было «до», и тем, что наступило «после», не сразу признается персонажами «Подземного мира», но стратегически проецируется в прошлое сквозь призму ностальгии. Роман не вызывает ностальгию по 1950-м годам в духе Нормана Рокуэлла, который был высмеян в главе про желе «Jell-О»: этот образ увязывает семейную невинность пригорода с подпирающей его военной экономикой. Роман Делилло скорее вызывает в памяти более раннюю и более традиционную форму паранойи, которая ретроспективно может показаться до странности успокаивающей.

Так, во время посещения ядерного полигона в Казахстане, Ник Шей чувствует «что-то вроде ностальгии» по брендам 1950-х годов, оставшихся на полке реконструированного американского дома, предназначенного для разрушения. Эти чувства вызваны не столько тоской по «безопасной» домашней жизни 1950-х, сколько тоской по паранойе атомной эпохи. Навязчивая привязанность к убийственным подробностям может показаться почти трогательной, когда приватизация публичной ответственности, параноидально глубокий интерес государства к повседневной жизни собственных граждан (пусть и с неблаговидными намерениями) начинает исчезать.

Когда герои встречаются вновь сорок лет спустя, художница Клара Сакс делится своими подозрениями с Ником, который когда-то был ее любовником, говоря, что «в какой-то момент жизнь [приобрела] нереальный поворот», и тем самым отражая долгое пристальное внимание Делилло к случившейся после 1960-х годов «аберрацией в глубине реальности». Затем Сакс рассказывает, как в 1960-х, будучи еще совсем юной особой, она часто смотрела на загадочные огни в небе и хотела верить, что эго были следы бомбардировщиков В-52 с ядерным грузом на борту:

«Война порядком пугала меня, но эти огни, должна тебе сказать, эти огни вызывали сложное чувство. Эти самолеты в состоянии постоянной готовности, которые без конца, ты же знаешь, прочесывали советские границы, и я помню, как сидела, найдя пристанище в какой-то пещере в пустыне, слегка трясясь и переживая какой-то благоговейный страх, ощущение тайны, опасности и красоты, в которое погружается засыпающий ребенок».

Вспоминая об этом уже после «холодной войны» (теперь художница делает из этих списанных самолетов предметы искусства), она, похоже, находит свои прошлые страхи парадоксально привлекательными: