Популярная конспирология. Путеводитель по теориям заговора

Многие говорят, что сейчас гораздо важнее противостоять «заговору молчания» (по поводу недостаточно эффективного здравоохранения, к примеру), чем пытаться установить конспирологические истоки ВИЧ в прошлом. По мнению этих людей, в том, чтобы найти виноватых в необъяснимой болезни, может, и есть эмоциональный смысл, но только это служит ложным утешением. Другие, со своей стороны, предупреждают, что приверженность недоказуемым и неуместным конспирологическим теориям не просто отвлекает внимание от проблемы, но и наносит явный вред, отвращая людей от безопасного секса, например.

Эти доводы неотразимы не в последнюю очередь потому, что конспирологические теории винят тех, кто уже стал жертвой эпидемии. Но какие-то из этих конспирологических повествований могут служить достойному похвалы стремлению привлечь внимание к обычно немыслимой теме участия США в разработке биологического оружия и, что еще важнее, порой к постыдной практике фармацевтической промышленности, биомедицинских исследований и органов государственного регулирования наподобие Управления по контролю за продуктами и лекарствами.

Кроме того, эти концепции указывают на то, что официальные версии происхождения СПИДа (самая известная из них — теория, связанная с африканской зеленой обезьяной, но существует также и гипотеза Ричарда Престона, согласно которой СПИД является экологической местью тропических лесов) так же невероятны, как и альтернативные конспирологические версии. Не исключено, что конспирологические теории СПИДа вводят в заблуждение и сами выросли из заблуждений, но они способны указать путь к пониманию взаимопроникновения человеческого тела и глобального тела политики.

Рассказ Горовица о сговоре Киссенджера и Галло, объединяемых мальтузианскими целями, несомненно, бьет мимо цели как своими выводами, так и своими деталями. Но собранные им наблюдения о сговоре правительства, военных и корпоративной науки ведут к анализу, который мало кто готов проделать. Прослеживать связи (будь то эпидемиологические или заговорщические) между индивидуальной и национальной иммунными системами в эпоху СПИДа стало пугающе трудной задачей не в последнюю очередь потому, что когда-то безопасное параноидальное разделение между «я» и другим стало размываться.

Какие-то конспирологические работы упрощают эти сложные взаимосвязи, обвиняя какого-нибудь одного злобного заговорщика и называя какой-нибудь один момент в происхождении вируса иммунодефицита человека. Зато другие формы уже небезопасной паранойи вслушиваются в это пугающее взаимопроникновение телесного и корпоративного, предлагая объяснения, которые колеблются между буквальным и метафорическим и размывают границу между ними. Следовательно, сценарии телесной паники могут обеспечить насыщенный, пусть и искаженный, способ представления форм взаимосвязи человеческого тела и тела государства, точные карты которых не созданы до сих пор.

«Против нашей воли»

Отдельные теории заговора, с которыми мы сталкивались до сих пор, в конечном итоге разрастаются, превращаясь в тщательно продуманные, оснащенные множеством подробностей конструкции. От убийства Кеннеди до сериала «Секретные материалы» эти причудливые построения нередко угрожают затянуть все вокруг в водоворот всепоглощающей воли к интерпретации.

Вместе с тем многие американцы пользуются конспирологической риторикой, не развивая при этом законченных теорий заговора и не разделяя полностью те самые теории, которые они действительно развивают. Контуры заговора очерчивают нестройные подозрения по поводу того, что повседневная жизнь контролируется крупными невидимыми силами, а не является результатом простого совпадения.

Эти страхи зависают где-то между буквальным и метафорическим, убеждением в том, что сегодняшнюю ситуацию нельзя объяснить без какой-нибудь теории заговора, и сомнением в том, что какой-либо заговор действительно существует. Вопрос о том, насколько буквально следует воспринимать эти обвинения, порой становится решающим в стремлении людей, силящихся понять и выразить окружающий их мир. В борьбе за то, чтобы дать название — и найти кого-нибудь, кого можно обвинить, — тому, что Бетти Фридан, как известно, окрестила «проблемой без названия», феминистские авторы часто обращаются к конспирологической риторике.

В 1990 году Наоми Вулф завоевала широкую известность благодаря своей книге «Миф о красоте», в которой она анализировала положение женщин, по-прежнему страдающих от угнетения, несмотря на кажущиеся успехи женского движения, достигнутые на протяжении нескольких десятилетий. Перечислив во введении уловки «теперь уже сознательной рыночной манипуляции» со стороны индустрии питания, косметики и порнографии, Наоми Вулф настойчиво утверждает, что «это не теория заговора». А рассказав о том, как «срочно потребовалась идеология, заставляющая женщин чувствовать себя „никчемными“, чтобы противостоять феминизму, заставившему нас думать, что мы чего-нибудь да стоим», она заявляет, что эта точка зрения «не предполагает какого-то заговора».