– Это еще не окончательно, – ворчит папа обессилено.
Мы переезжаем! Переезжаем! Ха-ха!
В какой-то момент этот факт укладывается у меня в голове, и я чувствую, как будто сердце вырвали из груди. Я не могу распрощаться с этим местом, с этими людьми – мистером Лоуренсом, Изабеллой, Данте, Леоном, мисс Корбейл и аквариумом. Даже с тупыми вопросами Карлоса Санчеса, его нервирующим хохотом и голубыми голубями. Я даже по нему буду скучать.
И тут до меня доходит…
Кензи! Вот черт, как же я брошу Кензи?
Сегодня в церкви мы с Лилианой ведем урок у пятилетних ребят в рамках проекта по социологии. Если бы это был матч по реслингу (чем сие мероприятие отчасти и обернулось), афиши бы гласили: «ДЕСЯТЬ ИСЧАДИЙ АДА против ДВУХ ЗАХВАЧЕННЫХ ВРАСПЛОХ ДЕВУШЕК».
Если бы я знала расклад, то поставила бы против себя.
Их заводила, Сэнди, носится по классу сломя голову. Пока Лилиана пытается донести до детишек слова об Иисусе, я держу Сэнди на руках, стараюсь не давать ей кусаться и кричать. Она сочиняет песенку про какашки. Типичная Кензи, уменьшенная версия.
Я сделала листовки, в которых предлагаю себя в качестве няни, но раздаю сегодня только три штуки. Оно, возможно, и к лучшему. Впредь я буду осмотрительнее с тем, где предлагать свои услуги.
Папа подчиняется печеньке и сегодня принимает предложение о работе.
То меня тошнит, то хочется прыгать до потолка. Страх и воодушевление. Печаль и любопытство.
За обедом мы с Кензи беседуем. Я хочу избежать разговоров о крупных жизненных переменах и просто спрашиваю, ждет ли она весенних каникул. Я так и не сказала ей. Каждый раз, когда я пытаюсь начать, у меня не находится слов. Это невозможно.
– Да куда там, – стонет она. – Мама отсылает меня в лагерь на целую неделю.
– Ну, может, тебе еще понравится, – пытаюсь мыслить позитивно я. – Чем ты там будешь заниматься?
– Мне придется ехать на туристическом автобусе с другими корейскими детьми, – ворчит Кензи и роняет голову на стол. – Наши мамы все это организовали, – хнычет она.
– Ой. Так что, поедешь через весь Техас? – Я предлагаю ей половину своего банана, которую она благодарно принимает.
– В Пенсильванию, – жалуется с полным ртом Кензи. Она так это говорит, как будто Пенсильвания – это синоним Чистилища.
– Мне очень жаль.
– А потом мы должны будем смотреть спектакль «Иона и кит», – добавляет она дрожащим голосом.
Я кусаю губы, чтобы не рассмеяться.
– Звучит чудовищно!
– Я тебя очень прошу, скажи это моей маме. Я даже плакала, когда она мне обо всем сообщила, но она была холодна, как лед.
Я очень сочувствую Кензи.
Но это так смешно.
Хоть я и смеюсь, мой секрет гложет меня изнутри. Мы переезжаем. Она – моя лучшая подруга, и я даже не знаю, как сообщить ей о переезде. Я просто не могу.
Вдруг она будет плакать? Или не будет? Как вести себя в таких случаях?
Они появляются сегодня. Коробки. Мы переедем только в июле, а они уже здесь, внедряются в мою жизнь.
И все же воздух, как электричеством, заряжен воодушевлением. Это не дает мне забыть, что на горизонте маячит новое приключение.
С другой стороны, вся эта сумятица нагоняет на меня такого страху, что синяки от резинок на попе (да, я все еще иногда надеваю панталоны) бледнеют.
Я так сбита с толку, что ищу мудрости в предсказаниях из печенья.
ТЕБЯ ЖДЕТ УСПЕХ В ФИНАНСОВЫХ ПРЕДПРИЯТИЯХ.
Я скоро начну думать, что эти штуки волшебные. Я проверяю почту, но пока никто не написал мне и не предложил работу. В следующее воскресенье придется раскинуть сети пошире. Жду – не дождусь.
Договорились, Бетти. Я постараюсь не тратить лишнего на музыкальные автоматы и игры в пинбол.