— Ты понял, да? Я когда свое отражение увидел, меня охватил такой же страх, как тогда. И снова захотелось бежать, тем более что тот, из зеркала, сейчас смотрел мне прямо в глаза. Но одновременно со страхом я почувствовал кое-что другое: злость. Я подумал: мужик я или нет, в конце концов? Я что, всю жизнь теперь буду шарахаться от собственного отражения? Что делать, взял себя в руки, как мог, и стал умываться. Изредка поглядывал в зеркало, не происходит ли там чего неправильного. Это я сейчас так спокойно говорю, а тогда у меня руки чуть не тряслись. Вот есть же такое выражение — «взглянуть в лицо страху». Я как раз тогда тем самым и занимался, причем буквально, потому что у страха было лицо. Мое лицо.
«Да, — подумал я, — не позавидуешь Фёдору. Если бы он увидел что-то страшное или необъяснимое, но не своего двойника, ему было бы проще с этим справиться. А тут он увидел себя, и теперь всякий раз, когда он будет подходить к зеркалу, проходить мимо витрины, бросать взгляд на поверхность, где отражается его лицо, страх будет постоянно напоминать о себе. Жаль парня, нелегко ему придется».
Вслух я этого говорить не стал. Он сейчас и так выбит из колеи, и эти мои мысли спокойствия ему явно не добавят. Он тем временем продолжал:
— Вот тогда я и решил сменить футболку, когда до бабы Зины доберусь. А теперь вот даже и не знаю, когда я еще раз смогу ее надеть.
— Может, лучше выбросить? Зачем тебе лишнее напоминание? — предложил я.
— Не-е-е… — Он отрицательно закачал головой. — Я сначала тоже как в зеркало посмотрел, подумал: сниму и выкину, чтоб не видеть больше. А потом опять та же злость мне сказала, что это будет поражение, понимаешь? Что бы я там в доме ни увидел, бояться своего отражения и футболки — кем я буду после этого?
— А баба Зина? Сможешь ты у нее опять поселиться? Тебе же, наверное, еще не раз в командировку туда ехать придется.
— Даже не спрашивай, я пока об этом стараюсь не думать. Она вроде как и ни при чем, и потом утром у нее я себя вполне нормально чувствовал. Но вот мысль о том, чтобы еще раз там заночевать, пока как-то не особо меня радует. Хорошо, следующая командировка еще не скоро, время есть, а там и это разрулю как-нибудь.
— Ну, а как баба Зина встретила тебя? Ничего необычного в ней не заметил?
— Сейчас расскажу, — кивнул Фёдор. — Попрощался я, значит, с Викой, иду и по дороге разные сценарии в голове прокручиваю. Как увижу бабу Зину, что скажу… На душе неспокойно: вдруг «этот» тоже там? Второй раз увидеть его я совсем был не готов. И умом я вроде понимал, что то, что я увидел ночью, это какая-то страшная случайность, и теперь всё должно быть по-прежнему, но ведь однажды я это уже видел, почему бы чему-то подобному не случиться еще раз?
Фёдор тяжело вздохнул, положил сигарету на стол, взял бутылку с водой, которая там стояла, и сделал несколько больших глотков. Потом поставил бутылку обратно, вытер губы и продолжил:
— Подхожу к калитке, а ноги не идут. Ну, я встал перед ней, время тяну. Кстати, я когда ее уже утром, при свете увидел, я еще раз убедился, что в нормальном состоянии я через нее не смогу так перепрыгнуть, как ночью. И вот стою я, смотрю на нее, представляю, как я красиво ее тогда в темноте преодолел, и вижу, как из-за угла дома баба Зина выходит. У меня сначала внутри напряглось всё, потому что я сразу ту, «ночную» бабу Зину вспомнил, а потом вдруг отпустило, потому что она как заговорила, я сразу понял: это моя привычная бабуля.
«Ой, милок, живой, ну, слава Богу! — заохала она. — Ты где ж пропадал? Я чего только не передумала! Ты бы хоть сказал, что ночевать не придешь! А я сижу-сижу, жду-жду, а тебя всё нет. Позвонить хотела, да телефон как на зло пропал куда-то». Баба Зина подошла, открыла калитку, впустила меня и обняла так крепко-крепко. Я же говорю — душевная бабуля. Мне так стыдно стало тогда, ты даже не представляешь. А она говорит: «Я всю ночь места себе не находила. Умом понимаю, что, может, и загулял ты, дело молодое, но душа-то не на месте! Ты уж больше не делай так, побереги бабу Зину, старая стала я для таких волнений! Я вот оделась, думаю, к участковому схожу, чтоб тебя искать помог, а то утро уже, а тебя нету».
Фёдор вздохнул.
— Ох, уж я тогда перед бабой Зиной извинялся, прощения просил. А она мне только: «Ладно, ладно тебе, главное, живой и здоровый». Ну, на душе у меня полегчало сразу, хотя, честно скажу: в дом я с опаской заходил. Но, там, конечно, никого не было. И в комнате всё, как обычно, и баба Зина всё та же добрая и заботливая — сразу на стол стала накрывать, чтобы завтраком меня накормить. Посмотрел я на это, а в мозгу совсем другая картинка всплывает. Стою я в комнате, пытаюсь чувство тревоги поймать, чтобы понять, всё ли тут, как прежде, или изменилось чего, но как ни старался, так и не смог ничего такого ощутить. Дом как дом, бабуля как бабуля…
Мой попутчик взял со стола сигарету, покрутил ее в руках, а потом положил обратно.