Я знал, где стоит камера. Я знал, что всё происходящее в гостинице записывается. Я знал, что этот ролик мы с моей бывшей женой должны будем использовать для шантажа. Соня – главный обвинитель по делу моего брата и только она могла развалить дело. Отправить на доследование, просто плохо сработать в суде и не убедить судью – неважно. Она должна была сделать всё, чтобы мой братец был свободен.
Но я не могу этого сделать.
Это неправильно. Это нечестно. Это подло, в конце концов.
Она открылась мне, она доверилась мне, она…
–
Господи, я такой подонок…
Дьявол, как же больно это слушать…
Нажимаю Ctrl–Alt–Delete, в надежде, что мне станет легче.
Но легче не становится.
Я должен всё исправить.
ЧЕТЫРЕ ГОДА СПУСТЯ
Слушая указания надзирателя, я машинально качал головой и улыбался. Пока на моей ноге закрепляли браслет с датчиком слежения, я ёрзал на стуле, не веря, что это всё–таки произошло.
Четыре года. Четыре года, и я наконец–то выйду на свободу.
Тот факт, что ещё полгода мне нужно будет носить этот браслет и вести себя образцово не омрачает моей радости. Я смог не ввязываться в тюремные стычки четыре года, значит продержусь каких-то шесть месяцев. И, в конце концов, вряд ли по правилам мне разрешено посещать ночные заведения, а именно там я обычно нахожу себе приключения, когда надо спустить пар.
Полгода по сравнения с четырьмя годами – ничто.
Заполнив все бумаги и собрав свои вещи, меня наконец–то оставили в камере, чтобы я мог подготовиться. Одежда аккуратно сложена на кушетке – чистые джинсы и футболка. Я им рад. Они лучше тюремной формы. Быстро натягиваю штаны и подхожу к крошечной раковине в углу. Электрическая бритва – передачка от брата – быстро привожу лицо в порядок. Умываюсь и улыбаюсь своему отражению. Так–то лучше.
Надеваю футболку и беру из бумажного пакета свои часы с потёртым кожаным ремешком. Застёгиваю его на запястье и проверяю стрелки – ходят правильно. Накидываю пиджак на плечи, небольшой листок шуршит в нагрудном кармане. Слева, прямо над сердцем. Чувствую небольшую боль где–то внутри, а может, и не боль вовсе – тоску, но тут же снова улыбаюсь.
Всё так, как должно быть.
Охрана открывает камеру и меня выводят. Я иду по коридору, бросая последние взгляды на людей, которые были моими соседями последние четыре года. Не могу назвать их плохими, у каждого своя история. У каждого своя судьба.
Как и у меня.
Медленно, но верно, меня выводят из корпуса. Подводят к кабинету начальника тюрьмы, ещё одни бумаги. Мы пожимаем друг другу руки и прощаемся с широкими улыбками. Он желает мне удачи, искренне, и я киваю в ответ.
Воздух ворвался в мои лёгкие так резко, что я едва устоял на ногах. Конечно, в по режиму у нас были прогулки, но этот воздух отличается от того, обнесённого колючей проволокой. Этот воздух другой. Это – воздух свободы.
Вижу машину брата вдалеке и быстро шагаю к ней. Он опирается на капот и курит, быстро и нервно.
– Никак не привыкну к тому, что у тебя такая же рожа, – шучу я, когда наконец–то добираюсь до него.
– Рад тебя видеть, – он обнимает меня, крепко сжимает в объятиях и хлопает по спине, – Как ты?
– Нормально. Как видишь, – развожу руками и устало улыбаюсь, – Всё в порядке.
– Я твой должник, – тихо шепчет он, опустив голову.
Опять двадцать пять. Сколько раз говорили на встречах, но Ильмар снова заводит этот разговор.
– Как Марика? Как Лука?
Встрепенувшись, он быстро затараторил:
– Эрвин, он такой… Такой… Ты не представляешь. Он – чудо. Я не могу поверить, что он – мой сын. Я до сих пор вообще не понимаю, как он получился.
Смех зарождается в моей груди, подступает к горлу, и я смеюсь, запрокинув голову.
– Хочу познакомиться с племянником. Ему почти четыре года, а я его видел только на фотографиях.
– Познакомишься, обязательно.
– Фирму не развалил? – я улыбнулся, когда брат вытянулся по стройке смирно.
– Обижаешь. Всё функционирует и работает. Я справился с этим, – он потирает шею, – Пожалуй впервые в жизни я ничего не испоганил.
Мы замолчали. Он потупил взгляд, я обернулся и посмотрел на тюремные ворота.
Да, я отсидел срок за своего брата. Да, я пошёл на это, потому что… Так было правильно. У них с Марикой семья. У меня на тот момент этого не было.
И я рад, что я сделал это. Я рад, что мой племянник рос вместе с отцом. И я рад, что мой брат наконец–то взялся за голову и перестал бороться с ветряными мельницами. Я рад, что у них всё хорошо.
С остальным я как–нибудь справлюсь.
– Ну, поехали? Чего стоять, – я неловко переступаю с ноги на ногу, ощущая тяжесть браслета.