Попутчик (ЛП)

Когда мы доберемся до мотеля, понятия не имею, как она будет вести себя по отношению ко мне. Она сломалась у меня на глазах, попросила меня сделать с ней немыслимое, а потом кончила на мой член. Но по дороге в мотель она никак не намекнула мне, что чувствует. Был ли секс всего лишь мгновением, когда она почувствовала себя опустошенной и позволила мне заполнить эту пустоту? Возможно.

Во всяком случае, это не может быть чем-то большим. Я опасный охотник, а она милый маленький кролик.

Я открываю дверь в нашу комнату и захожу раньше нее. Включаю свет, и он мерцает над нашими головами. Она смотрит вокруг с гораздо меньшим отвращением, чем раньше. Думаю, она привыкает к тому, что ее отрывают от роскошного образа жизни и переселяют в номера мотеля из ада. Между нами по-прежнему нет связи. Это устаревшая статика, которую мне надоело слушать.

Она протискивается мимо меня, чтобы пройти в ванную, но я хватаю ее за руку и притягиваю к себе. Замешательство затуманивает ее глаза, когда она смотрит на меня. Выражение лица искажено чувством вины, и это бесит меня больше, чем, вероятно, должно.

— Почему ты коришь себя за то, что мы сделали? — Спрашиваю я, переплетая руки. Она вздрагивает от моего прикосновения. Я не пытаюсь причинить ей боль, но я никогда не пойму, почему ее так волнует то, что мы сделали. У людей были романы в гораздо более тяжелых обстоятельствах, и они никогда не винили себя так.

— Потому что я не была верна своему мужу. — Голос полон сожаления и пропитан чувством вины.

— Смирись с этим, кролик. — Ее сожаление — не моя проблема или ответственность. Она знала, что я сделаю с ней, и знает, что я не буду чувствовать себя плохо из-за этого. Не сейчас. Никогда. Я не жалею, что трахнул ее, и чертовски уверен, что не жалею, что дал ей силы забраться на пассажирское сиденье и продолжать ехать.

— Ты не понимаешь, — шепчет она, качая головой.

Я сжимаю ее волосы в кулак.

— Я действительно понимаю. Я сделал много дерьма, о котором должен сожалеть. И, может быть, даже сделал это на минуту. Не говори мне, что я не понимаю серьезности. Как ты думаешь, от чего я убегаю?

Слезы блестят в ее глазах.

— За что ты отбываешь пожизненное? — спрашивает она.

Я чуть не отпускаю ее волосы от этого вопроса. Я этого не ожидал. Должен был, но забыл, что она слышала между мной и Родни. Она узнала обо мне больше, чем следовало.

— В какой жизни? — Я говорю.

Ее губы дрожат. Да, я отбываю несколько пожизненных сроков. Моя душа будет в тюрьме в течение следующих двух жизней после этой. Она понятия не имеет, кого впустила в себя, понятия не имеет, кому позволила довести ее до оргазма. Дважды.

— Если ты уже жалеешь, что трахалась со своим куском дерьма, мужем, не спрашивай меня о чем-то подобном, когда знаешь, что ответ заставит тебя чувствовать себя хуже. Намного, блядь, хуже.

— Я хочу знать. Я заслуживаю знать, — говорит она, вызывающе вздергивая подбородок.

Кем, черт возьми, она себя возомнила? Она не в своем уме, если думает, что заслуживает чего-то большего, чем время, которое у нее осталось до того, как мы дойдем до конца.

Ей повезло, что она получила мой член за это время.

Я смеюсь, что заставляет ее выпячивать грудь.

— Давай, кролик. — Я подталкиваю ее к ванной, но она упирается пятками в дерьмовый ковер. — Ты хранишь свои секреты, а я буду хранить свои.

Она поднимает на меня глаза.

— Скажи мне свой, и я тоже скажу тебе.

Глупая девчонка. Да, ее муж, кажется, контролирующий кусок дерьма, но она не знает, каково это — позволить мужчине, который заставляет дьявола краснеть, погрузиться в ее киску. Когда она услышит, что я сделал, она просто попытается сбежать снова. Ее, наверное, стошнит от отвращения, когда узнает, какого мужчину впустила в себя.

Она тяжело сглатывает, и я смотрю на ее горло, пока оно покачивается.

— Мой муж бьет меня, — шепчет она.

— Я знаю. — Так и думал. Я видел проблески синяков на ее теле. Она не рассказала мне какой-то секрет, который я еще не собрал по кусочкам исходя из ее поведения. То, что она сказала. Страх на ее лице. Тот факт, что он выследил ее, черт возьми.

— Нет… — Она качает головой. Ее взгляд отрывается от моего, когда она поднимает правый рукав, обнажая синяки, которые начинают исчезать. Вряд ли из-за этого стоит расстраиваться. Такую девушку, как она, нетрудно избить, если ты достаточно груб, и легко потерять контроль. Мне трудно не оставлять на ней следов.

Ее губы дрожат, когда она поднимает подол своей рубашки, обнажая одни из самых страшных синяков, которые я когда-либо видел на живом человеке. Ее живот и бока окрашены в оттенки фиолетового и розового. Желтая дымка очерчивает все, что начало заживать. Это заставляет мое сердце биться быстрее. Такие отметины причинили бы ей много боли. У меня отвисает челюсть. Я не могу поверить в то, на что смотрю. Не могу поверить, насколько это меня беспокоит. Так не должно быть. Мне должно быть все равно.

Но мне нравится.

В ней есть что-то такое, что заставляет меня хотеть оторвать ее от всего, что причиняло ей боль, чтобы мог защитить ее своими собственными потрепанными крыльями.