Попутчики

Ночь была тёплой, но с холодком. Такое противоречие для юго-западных климатических условий вполне допустимо. Вдруг среди теплыни налетит холодный ветерок и ужалит до насморка. Поэтому, хоть ночная температура такова, что можно в майке ходить, однако не советую. Мы с Чубницом перед тем, как выйти, оба оделись - я надел пиджак, он свою курточку, ибо в совместном творчестве разгорячась, сидели в рубашках с закатанными по локоть рукавами.

Местность соответствовала климату, то-есть была правилом с исключением. В общем, пустынно, тихо, темно, однако в виде исключения, время от времени возникали фигуры довольно шумные. Прошло несколько баб с нашего поезда, неприлично громко для ночного времени переговариваясь и гремя пустыми молочными бидонами. Прошло двое с фонарями, служивый народ со станции и тоже громко переговаривались. Мы с Чубинцом, попав в общий ритм, гремели колодезным ведром, звенели цепью, скрипели воротом, пили шумно, по-лошадиному отфыркиваясь. Впрочем, в большинстве своём пассажир нашего двадцать седьмого поезда спал не нервно при любых условиях и в любом положении; завалившись на бок, если скамья свободна, сидя, откинув голову, с открытым ртом или по-старушечьи свернувшись клубочком, узелком на чемодане, предпочитая для железнодорожного сна свет, шум и многолюдье, чтобы не проспать свою станцию. Поэтому наш тёмный, спальный был пуст и мы с Чубинцом имели возможность творить. К тому ж в тёмном, пустом вагоне спящий пассажир побаивался воров, а бодрствующий - грабителей, каковые на железнодорожном транспорте водятся и не переводятся.

Минуло пять-семь минут с момента прибытия нашего поезда на станцию Парипсы. Всего он здесь стоит по расписанию пятнадцать, но нам сказали - ещё дольше задержится, поскольку выбился из графика. Минуло пять-семь минут и постепенно затихло, схлынуло, прошло, отговорило, отгремело. Мы с Чубинцом, выпив полведра, также притихли, прохаживаясь взад-вперёд, разминаясь, соскучившись за вагонное время по пешему ходу. Вода была хороша, несмотря на близость станции. Видно, за колодцем следили, сверху он был прикрыт деревянной крышкой, вокруг колодца была сделана замощённая камнем площадка, с уклоном к отводной канавке. Вода была, пожалуй, не артезианская, а верховая, но я люблю такую воду. Она мне кажется более естественной, живой и пахнет дождём и камнем - гравием, щебнем, булыжником из которых устраивают фильтры против заплывания со дна посторонних предметов. В ухоженном колодце вода не только вкусна, но и безвредна. Колодец же неухоженный может своей, даже вкусной водой, распространять гибельные эпидемии холеры, брюшного тифа и прочей заразы. Водопровод, конечно, надёжней, тем более, что в некоторых сельских местностях для предохранения от замерзания, колодцы обкладывают навозом. Однако мы, определённого сорта размышляющие горожане, попав в сельскую местность, всегда стараемся хлебнуть колодезной, народной водицы, независимо от того, чиста она или грязна.

Я, Забродский, причисляю себя к гамлетистам, то-есть к людям, которые всякий предмет и явление способны превратить в повод для размышлений, которые всякое конкретное тотчас же спешат соединить с общим, постигая таким образом это общее, но делаясь беспомощными перед конкретным. Общее интересно анализируется, интересно исследуется и... беспомощно повисает в воздухе, точнее отправляется в архив или книжные полки. Таким образом, всесторонне проанализированный конкретный убийца получает беспрепятственную возможность и далее убивать всесторонне проанализированного конкретного отца. А над моисеевым "око за око, ожёг за ожёг, перелом за перелом", над моисеевым зло в мир не вноси, но на зло ответь - посмеиваются с задумчивыми лицами и посмеиваются абсолютно по гоголевскому определению: сами над собой.