Попутчики

– Вот тебе бумага, напишешь сам, как всё было, на суде зачтётся. И смотри, без ошибок!

Опера покинули камеру, Дукалис натянул трусы, и оба вышли в коридор. Стоявшие у паспортного стола дамочки томно заулыбались, увидев Толин торс.

В кабинете Дукалис не спеша стал одеваться.

– Эдик, пакет можешь снять.

Тот медленно стащил пакет с головы и сел на стул.

– Чего сидишь, одевайся.

– А зачем, зачем всё это было? Пакет, трусы?

– Ты ещё молодой и не предусмотрительный. Не знаю, что он там натворил, но не исключено, что его мы отпустим, после чего он прямым ходом в прокуратуру почешет, слышал, наверное, как грозился? А что он там скажет? Что двое голых оперов, у одного из которых на голове был надет пакет, устроили ему «Шапку Мономаха»? Ну и как на него прокурор посмотрит? Правильно, как только что дежурный на нас. Его после этого и слушать никто не будет, а то и скорую вызовут, чтобы в дурдом отправить.

Это же тактика проведения допроса, научный, психологический подход.

Правда, в учебниках про это не пишут, а зря. Полезная вещь.

Зазвонил телефон.

– Дукалис у аппарата.

– Это Петров, привет, Толик.

– Ага, лёгок на помине.

– Слушай, совсем забыл, я мужика велел снять дежурке. У меня информация есть, что он счётчики электрические по ночам свинчивает с подъездов. Ты побеседуй с ним, можешь не колоть, я вечером приду, займусь.

– Ну, спасибо, родной. Ещё раз так забудешь, будешь вместо меня в выходной дежурить.

Дукалис повесил трубку, поправил галстук и вернулся в дежурную часть. Зайдя в камеру, он взял у задержанного и начал читать вслух: "Я чистосердечно раскаиваюсь, что на той неделе я ударил свою сожительницу Надю Смирнову, отчего она упала и умерла. Тело я спрятал в пруду за домом. Я не хотел, она напала на меня первая. Я боялся идти в милицию, долго думал, но наконец сам пришёл и написал это заявление.

Прошу смягчить мою участь".

Дукалис почесал затылок, потом равнодушно посмотрел на мужика и произнёс:

– Ну, это мы и без тебя знаем. Ты почему про счётчики не написал, а?

Тебе курс восстановления памяти повторить?

– Какие счётчики? Не понимаю… – запинаясь, забормотал мужик.

– Которые ты в парадных скручивал. Электрические.

– Да вы что? Ничего я не скручивал, клянусь. Вот Надю ударил – было, а про счётчики ничего не знаю.

– Ладно, разберёмся, сиди и вспоминай.

Дукалис захлопнул дверь камеры и ещё раз прочитал писанину. «Да, видно, шапочка – действительно хорошая штука, надо будет рискнуть на себе попробовать».

* * *

«Следователь прокуратуры Прохоров достал пистолет и прижался к дереву». Кивинов на секунду задумался, отложил книгу и взял список работников «Темпа», стоящих в очереди на машины. Фамилии, адреса. Ну, и что с ними делать? Вызывать и спрашивать: «Простите, это не вы случайно пришили Суворова, а то что-то его долго нет?» Да их всех только на судимость проверять – полгода уйдёт. А с Виктором Николаевичем что делать? В лес, что ли, отвезти, повесить на берёзу и пытать, пока не вспомнит?

Заглянул Петров.

– Андрюха, труп у нас, возможно, криминал, не поможешь?

– Сейчас иду. Далеко?

– На Стачек.

– Иди к машине, я к Соловцу зайду, может, он захочет съездить.

* * *

Возле подъезда дома-хрущёвки шумели люди. Опера прошли внутрь.

– Господи, что же творится? Где ж управу-то найти? За детей страшно.

Кивинов подошёл к дворнику, нашедшему труп, и коротко спросил:

– Где?

Тот молча указал на подвал.

– Свет там есть?

– Есть.

Петров с Кивиновым приподняли дверь-крышку и спрыгнули вниз.

Соловец остался беседовать с дворником. Лампочка на 15 ватт тускло освещала подвал.

– Лужи какие-то, и откуда только, подвал-то ведь сухой?

– Бля! Это кровь! Осторожнее, не вляпайся. Где он там?

– Вон, в углу под коробками.

Кивинов осторожно начал снимать пустые картонные коробки с тела.

– Свежак, минут сорок назад примочили, кровь даже не запеклась.

– Аккуратнее, не перепачкайся.

Запах подвальной плесени и свежей крови густо смешались в этом тесном и душном подвале. Постепенно становилось нечем дышать.

– Миша, выбей окошко, задохнёмся. Петров вышиб подвальное оконце.

– Кошмар!

Кивинов снял последнюю коробку и застыл как вкопанный.

На полу в луже крови лежало какое-то месиво, когда-то бывшее человеком. От головы осталось одно сплошное бурое пятно.

– Кто ж его так? Невероятно! Хорошо хоть сразу нашли, через неделю бы уже гнить начал.

У Кивинова зачесались ноги. Подвальные блохи. В подвал заглянул Соловец.

– Ну что там?

– Мокруха, Георгич.

– Давайте сюда, здесь кое-что есть. Петров с Кивиновым второго приглашения ждать не стали – блохи начинали подниматься выше.

– Смотрите, – сказал им Соловец, когда опера вылезли. От подвала тянулся след из кровяных капель, вверх по лестнице и на второй этаж.

Стены подъезда тоже были все в кровавых мазках.

– Пошли!

След обрывался у обшарпанной двери. Соловец нажал звонок.

Тишина. Он приложил ухо к двери и прислушался. Затем стукнул кулаком в дверь.

– Ломай!

Петров отошёл на пару шагов и, прыгнув, ударил ногой в замок.

Картонная дверь вылетела с первого удара.

Кивинов заскочил в квартиру. Петров с Соловцом следом. Кровь была повсюду – на полу, на обоях, на мебели.

– Сюда!