Кнарик больше молчала, отвечала на вопросы тихо, но с интересом рассматривала исподтишка случайных спутников. Леночка ей совсем не понравилась, но Кнарик честно признала, что редко можно встретить такую красавицу. Кнарик обратила внимание, что они с дамой одного роста. Но если для девушки это было источником мучений - еле-еле метр пятьдесят, то Леночка превратила свою миниатюрность в очередное достоинство. Никто не назвал бы ее пигалицей. А Кнарик, хоть и надела туфельки на каблуках, доставлявших ей немало мучений, хоть и взбила кудряшки, сняв платочек уже в вагоне - чтобы провожающий папуля не увидел, хоть и позаботилась об украшениях - тоже втайне от родителя, все же не чувствовала в себе уверенности загадочной и прекрасной блоковской незнакомки.
Надя вызвала у Кнарик больше симпатии, да и по годам она была ближе,но пугали слишком уж категоричные суждения - по любому вопросу Надя имела свое мнение, высказываемое ею, как единственно верное.
А вот Виктора Кнарик перестала бояться довольно быстро. Ей показалось, что задиристость и грубоватые манеры скрывали его страх выглядеть смешно. Он хоть и громил нэпманов и "всяких прочих недорезанных буржуев", но явно мотал на ус все, что говорили солидные, спокойные Иван Прокофьевич и Петр Сергеевич.
Петра Сергеевича Кнарик про себя пожалела. Он казался таким безобидным, добродушным, а капризная женушка изводила его по любому поводу. Он безусловно обожал свою красавицу, которая к тому же была изрядно его моложе, но по мнению Кнарик, невозможно всю жизнь терпеть такую змеюку.
Поезд приближался к станции, пассажиры заволновались - многие собирались бежать за кипятком, у выхода образовалась небольшая очередь. Но в предпоследнем купе только Виктор схватил старый чайник. Петр Сергеевич и Иван Прокофьевич собирались поить чайку в вагоне-ресторане. Это вызвало неудовольствие Виктора, считавшего подобное проявлением мещанства. А Кнарик дала твердое обещание родителям, что ногой не ступит из вагона до прибытия в Кисловодск.
Когда поезд со скрежетом остановился на станции, Виктор схватил чайник и, громко стуча подбитыми железными набойками башмаками, умчался за кипятком. В купе воцарилось молчание, стало жарко. Кнарик подумала, что как раз самое время воспользоваться пудрой. Она осторожно водила пуховкой по щечкам, Надежда вернулась к газете, а Леночка вслух размышляла, съесть ли яблочка или нет, отвернувшись от Кнарик.
Вдруг Иван Прокофьевич вскрикнул, напугав всех. Надя выронила листок, а Леночка прижала руку к груди. Кнарик чуть не уронила зеркальце, когда Иван Прокофьевич схватил ее за руку.
- Милая барышня, что же это такое?
Он сжал крошечную ладошку девушки, рассматривая кольцо на тонком, почти детском пальчике. Камни заиграли на вечернем летнем солнце. Тут уж и Леночка не осталась в стороне, восхищенно ахая над украшением.
Иван Прокофьевич взял другую руку девушки. На среднем пальчике тоже сияло колечко.
- Экое великолепие! Могу сказать, что вещи это уникальные, редкие.
- Вы ювелир? - немедленно вцепилась в него Леночка. Надо сказать, что выведав у всех попутчиков, кто они такие, Иван Прокофьевич почти ничего не сообщил о себе.
- Увы, нет, но по роду своей деятельности некоторым образом стал разбираться в таких вещах. Откуда у вас такие ценности?
Все взирали на Кнарик, ожидая ее ответа.
- Это мое, - прошептала девушка, - это правда мое...
- Семейные реликвии, - Иван Прокофьевич не столько спрашивал, сколько утверждал.
- Да, бабушка отдала их мне.
- Понятно, - улыбнулся Иван Прокофьевич.
От щек Кнарик можно было зажигать костер. В голове билась мысль: "Он знает". Каким-то неведомым образом Иван Прокофьевич догадался, что Кнарик взяла кольца без разрешения родственников. Да, действительно они принадлежали ей, но что за радость, если их нельзя носить, если они лежат мертвым грузом? Впервые отправляясь на каникулы к тетушке самостоятельно, Кнарик решила, что возьмет два кольца из шкатулки, хранительницей которой была бабушка. Авось той не придет в голову рассматривать украшения без внучки. И потом - она уже взрослая, может воспользоваться собственностью или нет?
- Ах, какая красота, - вздохнула Леночка, то с восторгом рассматривая драгоценности, то с неприязнью заглядывая в личико Кнарик, - у меня тоже есть кое-что, но это!...
- Леночка, "кое-что" - это не совсем верно, - мягко возразил Петр Сергеевич.
- Ах, оставь, - отмахнулась дама.
В разговор вмешалась Надя.
- Ты комсомолка? - строго спросила она Кнарик.
- Собираюсь вступить на будущий год.
- Комсомолке не пристало носить буржуйские цацки, - отрезала Надежда.
- Но комсомолки тоже женщины, - в глазах Ивана Прокофьевича заплясали чертики, - и потом - в стране началась новая жизнь, благосостояние граждан - первейшая задача...
- Да-да, разумеется. Но что это ей дает? К чему призывает, а? Ладно я понимаю, что для... Леночки это важно, - Надя зыркнула в сторону соседки, а та негромко фыркнула, - но ты, товарищ Кнарик? Тебе должно быть стыдно!
- Ох, нам только митинга тут не хватало! - закатила глаза Леночка.