Попутного ветра!

Поворот, дорога у самого склона, можно рукой коснуться его глинистого бока. Десять лет назад здесь засыпало дорожного рабочего, наверху до сих пор стоит столбик-памятник. Не видно снизу, да еще в густых сумерках.

Синий огонек впереди — переезд.

— Слезай, — я остановил Ромашку. Обернулся к парнишке — тот, запыхавшись, догонял нас.

— Вон на тот огонек. Дорога прямая, сразу за ним — старинная водокачка. За ней — Колодцы. Всё! — мне показалось, последнее слово я выкрикнул. Но они не расслышали, кажется. В ушах противно шуршало и шелестело. Ромашка рванул с места — прямо рысак породистый. Меня приподняло, с размаху бросило на стену, в глаза хлынул поток снежинок.

Очнулся я на своей лежанке в сарайчике. Силуэт Адаманта маячил в дверях.

— Так и рождаются страшилки-легенды трассы, — произнес он, не оборачиваясь.

— Я не успел?

— Скрыться от них? Успел. Но растворение в воздухе было бы драматичней. А ты не думал, что может получиться не столь изящно? Что твое соскальзывание сюда попросту остановит детишкам сердце, к примеру? Не от страха, что ты. Законов физики, пусть иной, чем проходят в школе, никто не отменял. Даже для двоечников.

   — Я мог просто уехать, — пробормотал я, чувствуя, что вот-вот, и начну оправдываться. — Но ты, интересно, хоть раз оставался один среди холмов ночью? Заблудившись?

   — О да, — он небрежно поправил рукав, смахнул с воротника очень большую снежинку. — Я же тебя не привязываю. Делай, что считаешь нужным. Но, ради всего святого, думай хоть иногда о последствиях! Сеанс промывки мозгов закончен, — Адамант шагнул в метель, не обернувшись.

Уже давно во мне рос не то стержень, не то стебель. И вот — переломился. Я понял, что хочу к Нике. Не могу больше прятаться. Эта девчонка на трассе, спутник ее нелепый… хороший мальчишка, похоже. Они ехали вдвоем, рядом, будто на тандеме, в темноту — вдвоем… Я не хочу тянуть за собой во тьму Нику, но просто побыть рядом с ней — разве страшное преступление? Почему я бегаю от той, что люблю?

Я не думал о слежке. Только о Нике.

Мне хотелось ощутить ее ладони в моих, услышать ее голос — звонкий, когда смеялась, и грудной, когда злилась или обижалась. И пусть больше мы не увидимся… потому что она будет расспрашивать, а я не смогу солгать. Она не поверит… а если поверит, будет куда страшнее.

* * *

   Лаверта

   — Он сказал только, что нашел коралловую веточку. И сломал прямо там, на раскопе… вернулся с пустыми руками. Вообще-то про пустые руки я уже говорил…

   — Айшан, нас интересует не то, что привез Микеле, а то, что могли привезти и скрыть остальные участники экспедиции. Что это «нечто» было, данные есть. Вы умеете, как говорят, видеть суть — скажите, ваш друг разговаривал с вами искренне? Он действительно ничего не знает?

   — У меня сложилось впечатление, что знает, — медленно, нехотя отозвался Айшан. — Что он… может быть, он и тогда о чем-то догадывался, а сейчас прекрасно понимает, как обстоят дела.

   — Значит, лучший друг просто водит вас за нос.

   — И правильно делает! Если он догадался… — Айшан прикусил язык. Собеседник укоризненно посмотрел на молодого человека.

   — Очень плохо, если догадался. В ваших же интересах не допускать неосторожности.

   — Знаю… — Айшан слегка сжал пальцы, чугунные перила будто приклеились к ним.

   — Всего доброго, — собеседник старомодно поклонился слегка и зашагал прочь — почти сразу его догнала машина, дверца распахнулась, человек исчез, будто и не садился в машину, а растворился подле нее. Айшан отвернулся и долго смотрел на воду — от серебряно-золотой ряби заболели глаза, и не понять было, то ли река играет с солнцем, то ли мальки рыб — с поверхностью реки и осенним воздухом.

* * *