Попутного ветра, господин дракон!

Много позже, когда тела наши расплелись и волна исступленного наслаждения схлынула, уступив место приятной усталости, я, склонившись, над ним, водила пальцем по его губам, всматривалась в пламенеющее золото глаз, гладила лоб и скулы... и не могла оторваться...

– Ты смотришь так, будто прощаешься, – сказал, наконец, Гилард.

Что я могла ответить... Только грустно улыбнуться и, наклонившись, поцеловать любимые губы, долго, ласково, вкладывая всю болезненную нежность, которую я сейчас к нему испытывала..

– Ди, ты мне нужна, – его ладони вытирали слезы, которые, заразы, горячими каплями бежали по моим щекам, – и я не знаю, как еще дать тебе это понять.

– Нет, – горько усмехнулась я, – теперь уже точно нет.

Он промолчал, а от его взгляда у меня сбилось дыхание. Молчал он, когда мы одевались, и когда помогал разбирать «Красотулю», и когда через переход вернул нас обратно к полигонам.

И в тот момент, когда я уже решила, что мы вот так и расстанемся, вдруг взял мою руку и вложил в нее что-то, отозвавшееся в ладони холодом металла. «Ключи» – поняла я растеряно. И ничего не понимая, подняла взгляд на уже не моего дракона.

– Приходи ко мне, – сказал он. – Приходи, когда будешь готова. Я буду ждать.

– В каком качестве? – спросила, все еще боясь поверить..

– В том, которое сама выберешь, – ответил дракон... и вдруг улыбнулся тепло: – нам ведь нужно с чего-то начинать...

По лестнице в свою комнату я шла, не помня себя, мне казалось, это все сон, и я вот-вот проснусь.

***

На следующий день я вернулась домой к папе. Нам с ним предстоял долгий разговор. Разумеется, выслушав мои откровения, он сначала рассердился, что из него делали дурака, потом разволновался, но в конце концов, конечно, простил непутевое чадо.

В Эстин я ездила несколько раз. В основном к Эйку: мы затеяли с ним строительство еще одной «Красотули» с учетом всех возможных корректировок. Образцом нашего артефакта он проникся, и согласился-таки установить «на борт» и его.

С Маршей, Берни и Милтоном мы активно переписывались и несколько раз встречались с ними в мастерской Эйка.

Раз в неделю я получала из академии конверт, в котором на листе белоснежной бумаги твердым уверенным почерком выведено было одно лишь слово «Жду» и многоточие... Эти послания согревали лучше чашки горячего шоколада в пасмурный день. Но время шло, а я не находила в себе силы, чтобы что-то предпринять, хотя дня не проходило, чтобы я не вспомнила о своем любимом драконе. Если бы он настаивал, я бы точно сбежала или принялась бы вытворять что-нибудь ему назло... Но он просто ждал.. и внутреннее сопротивление во мне понемногу таяло.

Через три таких письма я призналась себе, что мне без него плохо, через четыре – позволила себе поверить, что он действительно испытывает ко мне какие-то чувства, а через шесть – точно поняла, чего хочу.

В один из дней я появилась на пороге академии. Оказалось, бессрочный пропуск на мое имя все это время лежал на проходной. Дверь ректорского дома я открыла своими ключами и зашла, оставив чемодан в прихожей. Дома никого не было, и я, не зная чем себя занять, сначала села в гостиной, пытаясь читать одну из снятых со стеллажа книг. Но дело это оказалось заведомо обречено на провал: после того, как я в пятый раз поймала себя на том, что читаю один и тот же абзац, абсолютно не понимая его смысла, книгу пришлось отложить. Тогда я решила развлечь себя иначе и отправилась на кухню варить кофе. Отыскав все нужные для этого ингредиенты и посуду, я любопытства ради сунула нос в знакомый уже шкафчик и радостно обнаружила в нем кухонный фартук. Бордовый.

За этим занятием и застукал меня хозяин дома. Увидев меня, он замер на мгновение, а затем улыбнулся, и чего в этой улыбки было больше: радости, нежности или облегчения, я ни за что не взялась бы сказать. Просто стояла с фартуком в руках и смотрела в желтые глаза самого желанного на свете дракона.

– Я...вот.. тут...

Ну, кое-что, похоже, никогда не изменится. Мое умение изъясняться, например.

– Я рад.

И его лаконичность.

И, судя по звукам и запаху подгоревшего кофе, моя беспомощность в плане готовки.

Я только бросилась снимать с огня испорченный напиток, как мою руку перехватили, «погорельца» отставили в сторону, а меня саму сгребли в объятия, и, кажется, вознамерились прямо тут же и задушить.

– А почему ты не спрашиваешь, в качестве кого я тут стою? – возмутилась я.

– Ах да, извини, – вот ни грамма раскаяния голосе. – Так в качестве кого?

– Твоего воздуха, крыльев, а еще твоей последней и самой большой любви! – патетично провозгласила я речь, которую долго репетировала, и уставилась на него в ожидании реакции.

– Идет, – только и сказал этот бесстыдник, заглянул мне в глаза – и меня поглотило золотое пламя.

Эпилог

– Диона, имей совесть, – в очередной раз возмутился Милтон, – Хватит уже. Ты мне это до старости вспоминать теперь будешь?