Попытка к бегству

Считая себя если не инженером человеческих душ, то хотя бы техником, автор так и не смог понять психологии жуликов. Откуда у них такая уверенность в своей полной безнаказанности? Неужели не знают, что всему на свете приходит конец? Разве уж так глуп народ, сказавший: «Сколько веревочке ни виться?»

Ан нет, крадут и тянут, воруют и жульничают, и при этом говорят очень правильные слова о честности, совести, о порядочности!

Возвращаясь к событиям в Калачевске, хотелось прибегнуть бы к образу крыс, бегущих с тонущего корабля. Но Калачевск испокон веков был сухопутным городом, а вот тараканы в нем водились. А что? Наши деды говорили, что из хаты, которая должна сгореть, уходят тараканы. Тараканы…

Монета дописал свое «Чистосердечное признание», а заодно набросал тезисы «Последнего слова», где опять уповал на общественность, которая возьмет его, Монету, на поруки. Закончив эти литературные опусы, он почувствовал себя в полной безопасности. Ему уже не нужно скрываться, не нужно бояться. Его творения служили гарантией, что дальше все уже обойдется.

Он смело вышел из дому. И тут же неподалеку встретил Олега Борисовича Бильялова.

Тот шел важный, степенный, и совсем не хотел узнавать Монету. Людовику Аванесовичу это показалось странным. Ведь они вместе проворачивали совсем неплохие дела.

— Что-то ты не узнаешь старикашку Монету, Олег Борисович! Что новенького в твоей лаборатории?

— Товарищ Монета, — прочувственно сказал директор Института кибернетики, — вы ошибаетесь. Во-первых, я с вами даже не знаком, и во-вторых, никаких дел с вами не имел. — Монета вначале подумал, что Олег острит, но тот не шутил. Он продолжал абсолютно серьезно:

— И про лабораторию, где гонят самогон, о которой вы спрашиваете, я тоже ничего не знаю.

И, гордый, уверенный в безнаказанности, он важно прошествовал дальше, добавив:

— И вообще, я вас всех не знаю!

Монета долго в глубокой задумчивости смотрел ему вслед, а потом выкрикнул:

— А мне наплевать! Я уж чистосердечно письменно признался!

Первым почувствовал, что горит, Кеша Баобабник. Как только Бобылев исчез куда-то, он понял, что дело плохо. У Кеши всегда было обостренное чувство опасности. Быстро собрав имеющуюся в доме наличность и кое-что из вещичек малого габарита, но большой ценности, он направил свои стопы вон из сразу опыстылевшего Калачевска. При этом захватил с собой любовницу, оставив на произвол судьбы жену. Он спешил к утреннему поезду, когда ему повстречался еще ничего не подозревавший Бильялов.

Баобабник считался начальником Олега Борисовича, а отношение к начальству у него всегда было особенно теплое. Увидев Баобабника, Олег Борисович прижимал левую руку к груди, а правую еще издали тянул к ручке начальника. При этом его тумбообразная фигура почтительно сгибалась в поклоне.

И в этот раз он остался верен своим чувствам.

— Как ваше здоровьичко? — певуче спрашивал он. — Как настроение? Как деточки?

Но товарищ Баобабник, всегда такой корректный, повел себя крайне странно. Он резко сказал Бильялову: «Иди ты… Идиот!» Схватил какую-то девчонку за руку и рванул к вокзалу.

Олег Борисович долго смотрел ему вслед. А потом до него дошла странная фраза Монеты насчет чистосердечного признания. И тогда он начал кое-что соображать. И, вконец обеспокоенный, кинулся к Кляузевицу, хотя этого делать ему не следовало.

Заглянув в дом Кляузевица, он с ужасом увидел, что тот лежит, уже холодный, лицом в куче золотых монет и цепочек. А в углу комнаты сидят понятые…

Тараканы, чувствуя, что изба должна сгореть, бегут, каждый как может.

Бильялов после всех событий все-таки забрал из института документы и в тот же день устроился заведующим музеем. В полутемной комнатушке музея в самодельных рамках висели репродукции из старых журналов, а в углу на отдельном столике стояла банка с заспиртованной лягушкой. Впрочем, спирт из банки был давно выпит и заменен водой.

В тот же день Бильялов встречал первого посетителя:

— Наш историко-художественный краеведческий музей призван развивать чувство прекрасного у людей как школьного, так и послешкольного возраста. Обратите сюда ваш взор…

Олег Борисович бы уверен, что надежно укрылся, что стеклянная банка с распотрошенной лягушкой — хороший щит, и был доволен собой.

Тараканы…

ГЛАВА 15 КРАХ

Людовик Аванесович Монета страшно разочаровался в человечестве после разговора с Бильяловым, а кроме того, он испытывал нечто похожее на угрызения совести. Ведь в своем рукописном труде он ничего не утаил из деяний шефа и всей его компании. Это походило на предательство, хотя он понимал, что Егор Гаврилович, если случится, тоже не пожалеет его, Монету. Людовик испытывал острое желание выпить.

Он вышел на главную улицу Калачевска. Дядя Сако удивился, увидев Монету, свободно разгуливающего по городу:

— Э, дарагой, ты еще на свободе?

— А где же мне быть? — храбрился Монета.

— Разве, дарагой, ты ничего не знаешь?