Попытка контакта

— Как раз это понятно, бронза дает уменьшение силы трения, и смазка, опять же, поставлена, — отвечал Семаков, которому также было любопытно глянуть на иноземную машинерию, — я другого не понимаю: как нижнее колесо крутить? Рукояти не предусмотрены, а работа не из малых; усилие на цепи, как я прикинул, пуда четыре с половиной.

У Тифора Ахмедовича, похоже, был прекрасный слух: он ответил без всякой запинки:

— Это и не нужно, Владимир Николаевич. Вот он, привод, — и на ладони рыжего пришельца показались четыре полированных кубика.

Комендор Максимушкин скосил глаза и тихо промолвил:

— Эка блестят, ну ровно золотые.

Начарт тоже не жаловался на слух и отреагировал сразу:

— Нет, братец, не золото это, хоть и блестит. Камень такой, называется пирит, около Екатеринбурга похожий добывают, только иностранцы отполировали кубики так, что хоть глядись в них. И он куда тверже золота. На зуб даже и не пробуй.

Через два дня подъемник был собран и даже задействован. Князь не поленился лично спуститься в трюм и внимательно приглядеться к работе нижнего колеса и цепи. Потом начарт собственноручно опробовал управление (небольшую серебряную табличку, вделанную в стойку на палубе).

После этого состоялся негромкий разговор командира со старшим помощником.

— Владимир Николаевич, вижу кое-какие недочеты.

— Слушаю внимательно, Михаил Григорьевич.

— В трюме темно. Ну как кто из матросиков попадет штаниной в колесо — ведь так и ногу сломать может, ей же. Освещение нужно, пусть даже слабосильное. Хорошо бы два фонарика. Или две лампы. Лучше четыре, по две на подъемник.

— Лампы? Я против; если борт пробьет, то масло может разлиться, а пожара нам тут не надобно. Купим фонарики у наших друзей. Что еще?

— Я подумал… — тут Мешков понизил голос до шепота. Слышно было лишь нечто вроде:

— …спросить у Тифора…

— …даже не знаю, где взять…

— …во флотских мастерских должен быть…

— …много ведь не надо… послать кого из унтеров…

Тут Семаков повысил голос:

— Тифор Ахмедович, тут ваше мнение потребно.

Подошедший магистр выслушал вопрос, заданный все тем же приглушенным голосом, и понимающе кивнул:

— Никто такого не пробовал, но теория не запрещает. В самом крайнем случае смоем.

— Ну да… Кроев!

— Я!

Последовал короткий, столь же негромкий и потому невнятный диалог:

— Нам нужно раздобыть… во флотских мастерских поискать…

— Ваше благородие, а зачем… у меня запасец…

— Какого цвета?

— Это ваш-бродь, проверять надобно…

— …кисть малая найдется? Тащи все, что имеется!

Не прошло и пяти минут, как пластинка управления оказалась покрыта слоем прозрачного темно-желтого лака. Теперь ее трудно было принять за серебро.

— Тифор Ахмедович, что скажете?

— Ваше благородие, нельзя трогать, лак просохнуть должен, — встрял боцман.

— И не собираюсь, сударь… — с этими словами рыжий загадочно пошевелил пальцами рядом с остро пахнущей пластинкой, — ага… как я и говорил: нормально проходят потоки. Пусть сохнет.

Российские офицеры удовлетворенно переглянулись: уж теперь-то никто не примет эту деталь за серебряную.

— Да, вот еще: Михаил Григорьевич, наш мичманец ведь не в полной мере знает о негации. Ты уж его просвети. Ему ведь в случае чего тебя заменять.

Лекция состоялась в тот же день.

Вечером послали письмо-просьбу с заказом четырех фонариков для освещения трюма.

А еще через день гранатомет повысил боеготовность: установили полукруглый щит из железного листа толщиной в три четверти дюйма, который мог в какой-то степени прикрыть прислугу от осколков.

В качестве очередной посылки из портала вылезли детали второго гранатомета, гранаты к нему, а также фонарики. Попутно пришли личные письма иноземцам. Командору Малаху прибыло целых два письма.

Все адресаты разошлись по своим углам. По прочтении лейтенант обвел глазами товарищей и произнес:

— В этом письме есть нечто, что касается нас всех, кроме Таррота. Тифор, собери команду в гостиной.

Пока люди рассаживались вокруг стола, Малах про себя отметил: они не встревожились, но отчетливо подобрались.

— Значит так, ребята. Я получил письмо от Сарата, и вот что там говорится…

Глава 19

Жандармский штаб-ротмистр Переверзев, служивший в Третьем Отделении Собственной Его Императорского Величества Канцелярии — а это учреждение, помимо всего прочего, контролировало иностранцев — пребывал в нерешительности и даже в смущении ума. Сам себя он полагал вполне опытным в жандармских делах и даже чересчур опытным для такого небольшого чина. Но иностранцы, взятые на заметку его людьми, решительно выбивались из всех канонов и стереотипов.

То, что они говорили по-русски, не было таким уж необычным. Уж коль на то пошло, скорее это было еще одной причиной для внимания.

Странности были другого сорта. Начать хотя бы с происхождения: оно было темным. Их акцент не походил ни на один иностранный. Правда, среди них имелся немец (если верить имени Риммер Карлович), но и у того произношение совершенно не соответствовало тому, что жандарм слыхивал у природных немцев, выучивших русский язык.