Попытка не пытка

Из соседнего купе доносилась громкая ругань.

— Фон какой-то неподходящий, — сказала я, не слишком торопясь раздеваться.

Костик с пониманием улыбнулся и включил радио.

Наверное, он думал, что там будет играть томная музыка, но, как назло, передавали местные новости.

Ведущий говорил таким смешным загробным голосом, словно рассказывал непослушным детям страшилку на ночь:

— …А жители деревни Пеньки встревожены тем, что у них появились вконец оголодавшие волки и лисы, которые начали охотиться на цыплят и пожирать в курятниках даже яйца. Причем, что самое удивительное, — продолжал вещать ведущий, — деревенская мелкая живность исчезает совершенно бесследно: на месте преступления не остается даже пуха и перьев. Можно только гадать: уж не дело ли это местных бомжей?

Почему-то мне сделалось смешно, и я расхохоталась, нарушая и без того не слишком интимное настроение.

— Тоже не то, — сказал Костик недовольно и выключил радио. — Чушь какая-то. Давай лучше так.

И он, смело сняв плавки, взволнованно задышал.

То, что я увидела, пожалуй, способно было вдохновить на дальнейшие подвиги, но почему-то сейчас не произвело на меня должного эффекта.

Хоть бы уж разыгрывались страсти-мордасти, пылкие чувства! А так — лишь потому, что выдалась свободная минутка и делать особо нечего?

Положим, это кому как. Лично у меня по-прежнему из головы не выходило, где же искать пропавшего папашу этого красавчика, подростковые инстинкты которого вытеснили мигом все прочие чувства.

— Погоди! Не надо пока… — начала я было отступать, но тут в коридоре раздался женский визг, и Костик сам непроизвольно схватил в охапку свою одежду.

— Угробила! Ой, искалечила! А-а-а! — завыла какая-то женщина.

— Да я тебя еще не так искалечу! Ни одного волоса на голове не оставлю! — взвизгнула другая и залопотала что-то не по-русски.

Обстановочка для дорожного секса стала совершенно не подходящей. Я выскочила наружу, предоставив моему спутнику возможность спокойно одеться и позабыть о своих планах.

В коридоре уже толкалось немало народа — проводники из других вагонов, пассажиры. А посреди группы любопытствующих визжали и качались две немолодые женщины в длинных национальных платьях, которые, крепко вцепившись друг другу в волосы, орали все громче, но хватку не отпускали.

— Она в нее прямо кипятком плеснула, — пояснил кто-то из «болельщиков». — А эта не сдержалась.

— Из-за чего они?

— Да кто их знает, из-за мужа, наверное. Говорят, он у них общий.

— Пусть тогда сам и разбирается со своим гаремом.

Подоспел милиционер, начал разнимать дерущихся, и публика постепенно стала расходиться по своим местам, потеряв к происшедшему интерес.

— Это еще что. А помните, в том рейсе, когда мужик пропал, какой ночью крик был. Там, под насыпью, — сказал пожилой проводник, одетый в форму: на груди у него красовалось множество каких-то значков.

— Заткнись, дядя Паша. Какое твое дело? Хочешь, чтобы тебя тоже по участкам затаскали? — одернул его парень, который работал в нашем вагоне.

Я тоже не стала ждать и глазеть, как милиция будет разбираться с обезумевшими от ярости и боли женщинами, и сразу же пошла следом за пожилым дядечкой.

— Скажите, а про какой крик вы сейчас говорили? — спросила я его, догнав уже в тамбуре.

— В этом поезде вечно все орут как резаные, а я все никак привыкнуть не могу. Другое воспитание, — ответил дядечка на ходу. — А ты что, дочка, тоже расследование делаешь или просто любопытствуешь?

— Тоже. Так когда это было — ночью, днем? — прилипла я к нему, как пиявка, и он понял, что я не намерена отставать.

— Да ночью, часа в три примерно, тогда кто-то орал. Все спали, небольшая остановочка была, потом таможенный досмотр, или шмон насчет наркотиков, как обычно. И вдруг кто-то как заорет! У меня прямо кровь в жилах застыла. И сразу же все стихло.

— А кто кричал: мужчина, женщина?

— Эх, дочка, разве так разберешь! Мне спросонку показалось, так вообще какая-то нечистая сила, не иначе. Сроду такого не слышал. А потом говорят: мужик из вагона пропал. Я уже ничему тут не удивляюсь. Но вот только к ору привыкнуть не могу, хоть ты убей, — пояснил проводник. — Я вон на железной дороге, почитай, уже тридцать лет, но таких безобразий, как в последнее время, сроду не видел…

И, тяжело вздыхая и что-то приговаривая на ходу, ветеран железной дороги отправился дальше, а я вернулась назад в свое купе, где сидел одетый в спортивный костюм обиженный Костик.

— Есть хочу, — сказал он. — Пойдешь со мной в вагон-ресторан?

— Нет, — покачала я головой. — Пока не могу. Принеси мне сюда что-нибудь.

Вообще-то я была ужасно голодна, но не хотела сейчас ни на минуту больше оставлять свое купе. Создавалось такое ощущение, что оно являлось объектом чьего-то пристального внимания. Вроде бы даже наш проводник посмотрел на меня с каким-то особенным выражением, когда принес чай. Или это мне только показалось?

— Ладно, захвачу что-нибудь, — пообещал Костик, но без особой теплоты в голосе.

Обиделся. Совсем забыл мальчик, что мы с ним отправились не в свадебное путешествие.