Попытка Реквиема

В те же 90 годы, в эпоху так называемой «Криминальной революции» вездесущая пресса, обрушила на неподготовленного читателя лавину «лагерной» литературы. Девятый вал запретной тематики хлынул во все маститые (и не очень) издания… Официальные журналы: «Новый мир», «Огонек», «Звезда», «Юность», «Смена» и прочие, и прочие словно соревнуясь, выбрасывали на прилавки работы авторов ставшие ныне классическими. Сергей Снегов, Варлам Шаламов, Георгий Жжёнов, Лидия Чуковская, Роберт Штильмарк, Анатолий Марченко, Юрий Вейнерт, Юрий Домбровский, Яков Харон, Клингер, Николай Заболоцкий, Лев Разгон, диссидент и потрясающая поэтесса Ирина Ратушинская, Вячеслав Майер, Сергей Довлатов, Валерий Абрамкин, Юрий Чижов (Перечень огромен!). Звучные названия: «Язык, который ненавидит», «Колымские рассказы», «Записки сбежавшего», «Очерки преступного мира», «От «Глухаря» до «Жар-птицы», «Мои показания», «История моего заключения», «Серый – цвет надежды», «Зона», «Чешежопица», «Плен в своем Отечестве», «Как выжить в советской тюрьме» будоражили воображение обывателя. Однако при внимательном изучении действительно значимых трудов XX века проявляется незначительная погрешность, как правило, все они художественного плана, что, как известно, предполагает определенную долю эмоций. Например, получивший мировое признание, тяжеловесный и не бесспорный «Архипелаг ГУЛАГ» Александра Солженицына был создан, прежде всего, как опыт художественного исследования.³¹ В воспоминания выживших узников уголовный мир прописан мрачными красками, что вполне объяснимо, рецидивисты в первую очередь рассматривали «политических» как законную жертву, и без особой необходимости к себе не подпускали. Иными словами явление было масштабно обозначено³²…

Довольно весомо отозвалось в литературе и «постсоветское» время, явив читателю, несомненно, ярких и талантливых писателей – Вячеслав Разинкин, Иван Костров, Сергей Дышев, Алексей Максимов, Б. Яковлев, А. Бурцов, Александр Сидоров, Фима Жиганец, Максим Плохой, адвокат Валерий Карышев (Перечень не менее, огромен!). С учетом перемен уровень литературы, требовал детального анализа, может быть потому, в большинстве случаев внимание авторов было больше приковано к «прославленным» личностям (смотрящие зон, держатели общака, лидеры ОПГ, киллеры) с обязательным разъяснением колоритного арго («лантух»³³, «намордник»³⁴, «положенцы», «цветные» и т.д.). Общее мнение для всех вышеперечисленных авторов можно суммировать в один тезис – «Тюрьма отвратительна. За редким исключением Тюрьма не исправляет, но альтернативы этому учреждению пока не предвидится».

И вновь вырисовывалось одно, но… Большинство авторов, так или иначе рассказывая о «зоне», никогда не принадлежало к преступному миру.³⁵

В длинном перечне произведений следует отметить действительно примечательную работу французского политолога Жака Росси. Его блестящий «Справочник по ГУЛАГу» дает жутковатое и справедливое представление о том, как и насколько мат и блатная «феня» пустили корни, пропитав собой великий и могучий русский язык. Наша повседневная речь скорбное тому подтверждение. « С психологической точки зрения нецензурной лексикой люди чаще всего маскируют свою жизненную неуверенность, заглушают чувство страха перед окружающими. Это особенно характерно для ситуации войны, революционных беспорядков, социального беззакония, когда происходит разрушение прежнего привычного и стабильного мироустройства. Матерщина, как мы знаем, имеет активную атакующую направленность на все окружающее. Однако, став обыденным фоном и постоянно сопровождая речь человека, мат свидетельствует о его духовной, эмоциональной и психической слабости, боязни окружающего мира, постоянном ожидании неприятностей извне»³⁶ Cujus regio, ejus lingua.³⁷

Впрочем, это только видимая часть айсберга. Очевидно, что проблема неизмеримо больше. Простенький пример – в дворовых компаниях существует негласное правило, если хотите Табу: обыкновенные мальчишки, 7-13 лет, подсознательно не употребляют в общении такие внешне безобидные слова, как «козел» или «петух». Подтекст этих слов известен нам с детства, но кто, когда и как внушил нам такую линию поведения? Такое впечатления, что мы впитываем этот вирус с молоком матери.³⁸ За полвека моей суетливой жизни мало что изменилось. «Заводной апельсин» Берджесса в действии. Никуда не делся сленг, по-прежнему существуют «прописки» в школах (горячий прием новичков с элементами насилия, разительно похожий на «прописку» в камере), по-прежнему в полутёмных пивнушках малолетки подобострастно заглядывают в глаза старшим, исполняя любую прихоть. Замысловатый танец на «цирлах». Одним словом: «Смерть лягавым – жизнь блатным!».

«Воровская идея». Какая она на самом деле?