Попытка словаря. Семидесятые и ранее

Дружба держалась на доверии: большие компании в эпоху доносов, юношество в самое глухое и безумное позднесталинское время, активность и общительность, в любой момент способная обернуться арестом, да еще в преимущественно семитской среде – дело нешуточное.

Странно говорить о них как о «непоротых» и «проскочивших». Это смотря с чем сравнивать: для нынешних генераций эта самая «непоротость» выглядела бы необъяснимым, немотивированным кошмаром. И мало кто выдержал бы соблазны и провокации эпохи – это если судить по какому-то неистовому и нарочитому конформизму новых генераций, заранее сытых и адаптированных, их готовности не служить, но прислуживаться.

Поколение «проскочивших» играло, с позволения сказать, государствообразующую роль для той страны, которая сложилась и отлилась в законченные формы в 1970-е. Речь, разумеется, прежде всего об элите, о страте, в которой диспропорционально много было представителей «прослойки» – интеллигентов. Но не менее важной была и материальная, инженерная культура, которая доминировала в те годы и держалась на рабочих и технических специалистах из генерации, появившейся на свет в конце 20-х – начале 30-х. Парткомы, профкомы, словесный пропагандистский каркас системы удерживали ее от развала, позволяли сохранять хрупкий, но казавшийся вечным консенсус по поводу правил игры.

Интересно, что следующая генерация, дети «проскочивших», потом составила костяк элиты новой страны – России 1990-х. Именно с этими людьми, которые родились в 1950-е, то есть с представителями поколения моего старшего брата, мне было интереснее всего общаться. Это поколение, точнее, его образованная, просвещенная, интеллигентная часть впитала в себя сразу несколько культурных слоев. Не слишком комфортный, в основном коммунальный, быт детства. Постепенно расширявшиеся возможности родителей и, соответственно, улучшение бытовых условий. Крепкое советское образование, способность отделять пропагандистскую шелуху от сути, затем – элитные советские вузы, школа двоемыслия и тех самых многочисленных фиг в карманах. Работа в совучреждениях с понятной карьерной лестницей, продолжение традиций «совмещан», сочетавших советское и мещанское, адаптация к существующим политическим обстоятельствам, но с кухонным презрением к режиму – лучшие годы пришлись на расцвет застоя.

Те, кто поумнее и поактивнее, начинали готовиться к переменам и встречали их во всеоружии в свои слегка за тридцать. И оставались на плаву, подготовленными и востребованными, в то время, когда все рушилось. Для подготовленных и востребованных, напротив, начался звездный час после накопления сил в эпоху застоя, когда только они, родившиеся в 1950-х, чувствовали странное гудение внутри незыблемого режима – мерцание токов разложения и смерти. Начиненные самиздатом, бардовской песней, Галичем, «Битлз», библиотечной редкой литературой и первыми конференциями на ближнем или даже дальнем Западе, ошарашенные опытами самостоятельных открытий и попытками бойко общаться на иностранных языках, они пришли на смену «проскочившим» и «непоротым», чтобы, вобрав их наследство, по сути отказаться от него. Называется – конструктивное разрушение, creative destruction. Они взяли власть в гораздо более широком смысле, чем прямое значение словосочетания «взять власть». Они пришли, чтобы доминировать.

А вот уже их дети стали поколением, у которого наполовину отшибло историческую память и смыло наработанные «проскочившими» дедушками и папами-родом-из-пятидесятых культурные слои. Это не поколение «Пепси» или генерация «Некст». Это нефтегазовое поколение, дети высокой конъюнктуры энергоносителей, мечтающие работать в «Газпроме», и нигде более. Поколение, потерянное в том смысле, что на всех-то «Газпрома» не хватит – он не резиновый. Это не потерянное – потерявшееся поколение…

До известной степени потерянным поколением была моя генерация – родившихся в 1960-х, – поколение младших братьев тех, кто родом-из-пятидесятых. Выросшие в тучные годы предыдущей высокой нефтяной конъюнктуры и на выходе из вузов обнаружившие себя у руин империи, мы были принуждены обучаться всему заново. Как Робинзон Крузо. Культурные слои, чье благотворное действие еще ощущалось, помогли не всем, а у многих были напрочь смыты за ненадобностью.

Строго говоря, востребованными оказались все поколения. Только внутри каждого было свое потерянное. Мы тоже в начале 90-х, достав спирт «Рояль» или неправдоподобно низкого качества «Пшеничную», рассуждали о том, что «не дотянем до тридцати». Кое-кто не дотянул до сорока. Но все было серьезнее, чем у нынешних потерянных, которые оплакивают свою судьбу, попивая португальскую «Газеллу» в кафе «Жан-Жак» или опустошая с горя торговые ряды в мировых столицах от Лондона до Милана.