Попытки любви в быту и на природе

— Давай, я тебе еще разок покажу, — предложил я и, взмахнув ребром ладони, опустил ее прям на латинский загривок. — Падай, Б.Б., — подсказал я.

— У меня же брюки белые, — не согласился чистюля-сутенер. — Считай, что я упал.

— Считаю, — принял я его условность. А потом снова к Инфанту: — Ну, ты понял?

— Я так не смогу, — промямлил неуверенный Инфант. — Как это можно человека рукой ударить! Невозможно такое. Нет, я не могу.

И это было правдой: Инфант принадлежал к той редкой породе млекопитающих, которым акт насилия над живым существом казался противоестественным. Во всяком случае, насилия физического. И не мог Инфант из глубины своей доброй, сентиментальной души заниматься рукоприкладством, тем более — по шее другого человека. Такая вот у него ненормальность с детства выработалась.

— Да тебе и не надо бить, — успокаивал его я. — Вся идея как раз в том, чтобы не бить по-настоящему. Ну давай потренируемся. Давай еще раз.

И Инфант снова махнул своей доброй, щадящей рукой, и снова рука замерла вдалеке от требуемой цели.

— Инфантище, — взмолился я, — ты должен насильника вырубить. Он же твой главный враг, он девушку твою опорочить хочет. Ты представь только, что именно он с ней сделает. Да, да, именно то, что тебе она не давала так долго…

Не я придумал этот прием психического воздействия на актера, чтобы проник актер в свою сценическую шкуру и сросся с ней так, что не отодрать. Все классики театрального режиссерского искусства своих подопечных таким образом умышленно нагнетают. Вот и я нагнетал.

— Ты только представь, как девушка твоя, забыл как ее зовут, будет постанывать под его грубыми ласками. Сначала постанывать, а потом стонать. А пальцы его, эти хищные, липкие пальцы, будут трогать ее за то, за что тебе не удалось, хотя ты честно ухаживал за ней почти месяц. А ему, этому пошлому насильнику, все за один раз запросто вот так достанется…

Я видел, как Инфантова грудная клетка вздымалась все выше и выше от возмущения, как загорелись справедливым гневом его глаза, поросшие длинными, густыми ресницами. Потому что он оказался впечатлительным, этот Инфант, и моя тактика эмоционального нагнетания, похоже, действовала. Оставалось лишь немного подлить словесного масла в огонь благородной Инфантовой ревности. И я подлил:

— А потом эти грязные, немытые пальцы устремятся внутрь твоей чистой, непорочной любви. И она не сможет противостоять им и пропустит со вздохом, и ее сочные губы невольно приоткроются в истоме, а бедра заходят в мелком, конвульсивном, неконтролируемом движении, чтобы затем, широко разведенные…

И в этот самый напряженный момент я разом прервал себя на эротическом полуслове, заменив его пронзительным режущим криком:

— …Вмажь кубинцу, Инфант! Выруби гада! Круши инородца! — выкрикнул я, а потом добавил спокойно и рассудительно: — Только руку не забудь затормоз…

Но фразу закончить не успел. Так как никому моя фраза уже была не нужна.

Потому как несчастный Б.Б. разом, как подкошенный, рухнул на травяной настил и там и замер, не шевелясь. Сначала я подумал, что он притворяется — тоже хорошо внедрился в свою роль, а потом, осмотрев немного повнимательнее, убедился — нет, не притворяется. Серьезно это у него. К тому же Инфант почему-то прыгал на одной ноге, зажимая ушибленную кисть руки между теплых своих ляжек и тихо повизгивал вслух.

— Ты чего? — спросил я его, все еще не в силах до конца осознать только что произошедшее. Все-таки слишком стремительно промелькнула мимо меня мотающаяся Илюхина башка — я даже уследить за ней как следует не успел.

— Руку отбил, — пожаловался Инфант.

— Обо что отбил, о воздух? Ты ж ее затормозить должен был вовремя.

— Не получилось, — посетовал Инфант и снова взвизгнул.

Я вновь перевел взгляд на кубинца. Хотя теперь он на кубинца не тянул — ни жизнерадостности, ни темперамента, ни подвижности в членах. Даже сигара выкатилась из совсем не улыбающихся губ.

— Хоть сутенер, а все равно жалко, — склонилась над поверженным Жека. — Все-таки человек. Да и брюки белые.

— Как ты его так одним ударом по шее завалить ухитрился? — удивился я на Инфанта.

— Да я по шее, кажется, не попал, — смутился тот.

— А… — догадался я, — тогда понятно.

Вообще-то, для тех, кто еще не знает, скажем,

что Инфант был создан совсем не маленькой комплекции. В принципе он был побольше всех нас, и ростом и весом, в общем, если разобраться, — вполне атлетический был Инфант. Просто в регулярных буднях он не умел свой атлетизм успешно в жизнь претворять. А все из-за характера — мягкого и даже весьма сентиментального.

А вот сейчас сумел, и характер не помешал. Вот что значит толковый, грамотный режиссер — раскрыл артиста по полной. Хотя другого артиста, кажется, закрыл, и тоже, кажется, по полной.

Мы все склонились над лежащем телом. Говорил ли я, что оно было совершенно недвижимым? Я даже присел на корточки из сострадания.

— Илюха, але, — позвал я. — БелоБородый, товарищ майор.

— Почему майор? — спросила Жека, у которой к глазам тоже подступило сострадание.

— Не знаю, — не соврал я. — Может, он на майора отзовется.