Пора домой

Когда откроются хляби небесные, эти демоны кинутся врассыпную. Большинство погибнет, но кто-то уцелеет. Нефилимы скроются среди вершин Кавказа и будут принимать облик – то троллей, то циклопов, то ракшасов. Анакимы пересекут Атлантику и будут бесчинствовать в высокогорьях Перу. И те, и другие исчезнут там без продолжения рода.

Рефаимы пойдут ратоборцами к фелистимлянам и фессалийцам. Все повторится. Огний будет царствовать, пока не будет убит соплеменниками Моисея. Давидово войско вырежет семя Голиафа, Сафута, Лахмия и иже с ними. Ахиллес, не задумываясь, зарежет Боагрия, словно огромного тупоумного поросенка.

Все смешается. Еще больше, чем сейчас. Струю мальчика будут называть янтарной. Свальный грех – играми Бахуса, Вакханалиями. Пастух с козочкой поиграл – Приаповы забавы, скажут. Парилки станут обивать ядовитым свинцом. Ртутью будут сводить веснушки и лечить сифилис.

Многое, многое начнется впервые.

Начнут делать лодки и суда, потянут их к морю. Море еще очень высокое. Поэтому на картинах горизонт поднимают под самый верхний край.

Из моря снова поднимается Ирландия. Удобренные килом, ее холмы и равнины покроются лилово-сиреневым цветением вереска, желтыми соцветиями дрока. Из их аромата будет соткана небесная фея Этайн, временами воплощающаяся в земную женщину Эйлид Прекрасную, дивную супругу многих и многих царей.

Впервые кролик родится в шерсти и зрячий – первый заяц, который через завесу колокольчиков и цветов тимьяна будет молиться северному сиянию под вой феи смерти, баньши, топот вышедших из-под земли лепреконов и визг ненасытных шакалов.

Человека, который высек искру ударом кремния о кресало, назовут Прометеем. Хилый Гефест будет спасен в море феями Фетидой и Эвриномой и построит первую кузницу. Он же изготовит несокрушимые путы для своей матери. Первые мореходы сделают астролябии, чтобы вести суда по звездам.

Все струится, поднимается из ничего. Дети смотрят первые детские картинки и в душе мечтают о комиксах, еще не зная, что это такое.

Кровь, еще никто не боится крови. Первый жертвенный барашек, первые побратимы кровью, первый убитый, напившийся кровью гнус, первая кровь девочки, первый Каин, убивший брата своего из зависти, первая Синяя борода, первая бойня и козел-новатор, ведущий скот на заклание. Стада прерий на убой, запах крови, навоза и матэ.

Кровь и молоко, реки молока. Кровь с молоком – высшая похвала деревенской простушке.

Первые плотины бобров, инженеров-интуитивистов. Первые лавки. Грязь и помои городов. С запахом модного кофе «мазаграна».

Все с начала – кто-то изобрел флюгер, кто-то колокол, кто-то свирель и силки для ловли птиц.

Луна прислушивается к торжественным звукам органа на перевале Сен-Готард, установленного среди голубого свечения ледников и хаоса гор, расколотых невидимым движением литосферных плит, к пастушеской музыке и задушенной декламации первых сонетов.

Гром, молния, пена, взбухающий, булькающий пруд, закрывший черными пузырями белокаменные ступени. Все сошло.

Теперь можно строить заново наш мир. Можно следить за всем происходящим. Наблюдать за Луной и Венерой. Изучать магию чисел. Ждать, пока на тебя упадет яблоко. Родиться гениальным Абелем и рано умереть. Идти на баррикады, а в перерывах между сражениями записать на обрывках теорию групп, и тоже рано умереть. Снова строить ясные и прозрачные конструкции, вокруг которых формируется такой понятный и уютный, удобный для жизни мир. Боже, какая скука! Безнадежная скука.

И конечно, королева. Королева, колдунья, ведунья, ведьма. Она раздувает угли в надежде выплавить огненного человечка-гомункулуса. Но гомункулуса, превращающего свинец в золото, не будет. И то, что знает, она не скажет нам. Мы так и останемся в неведении.

И потоп. Потоп. Сколько смертей, сколько живых безвинных душ. Если бы я был демиургом… Я не смог бы и не смогу.

Нить Ариадны

Шанс, шанс. Я же пришел не один сюда. С любимой. Она тоже где-то здесь. Удивляется, куда это я запропастился. Она надежная. Всегда была опорой для меня. Она-то точно знает все: и номер нашего номера, и где мои вещи, и как добраться до порта, и вообще, что надо делать. И почему мы все равно сумеем остаться людьми, пусть вокруг все рушится и размывается. Она всегда знала, чем надо заполнить пустоту, если вдруг образуется пустота.

А у меня пустота. Внутри. Вокруг тоже пустота. Где ты, дорогая? Почему я убежал в эти – то ли Иерусалим, то ли Сербию, то ли Болгарию?

Оставил где-то кроссовки. Не помню, зачем я их снимал? Теперь иду босиком. Хорошо хоть мобила есть. Какая-то она странная стала – вместо экрана циферблат почему-то. Ну, циферблат, так циферблат. Хорошо хоть кнопки остались. Как набрать? Ничего не помню. Надо через Россию набирать, что ли… Россия +7. А здесь плюса нет. Просто цифры. И телефон не помню. Бывает так – то, что хорошо помнишь, вдруг начисто вылетает из памяти.