Пора домой

Прямо в окно било бесстыже-красное вечернее солнце. Где-то на задворках ума еще копошилась мыслишка: «Как же это возможно здесь?» И опять она ответила вслух на его невысказанный вопрос, снимая мышиный халат:

– Что, неподходящее место?

На следующее утро вызвал директор. Журба вошел в его кабинет на негнущихся ногах. Ведь только полгода назад он лично отчитывал подростков за курение в кабинете биологии, – преступников распознали по хапчикам, оставленным в цветочных горшках. Сегодня он внутренне содрогался, поминая давешние события на грани безумия, ее гладкий упругий живот и коленки, судорожно зажавшие его в тисках страсти. Да мог ли он помыслить такое!..

– Садись, Матвей Петрович. – Директор выглядел серьезно, насупленно. – Я тут раскинул мозгами по поводу вчерашнего… Честно говоря, не ожидал я от тебя, батенька.

– Да я и сам… – Журба поперхнулся словами, покраснел всем телом, ощутив в жилах адский огонь стыда, он предпочел бы сейчас сгореть прямо на стуле, рассыпаться в пепел.

– Видать, в тихом омуте действительно черти водятся, а? – Директор как-то весело подмигнул Матвею, заставив того еще более ужаснуться. – В общем, через неделю республиканское совещание по проблемам тестирования, вот и езжай-ка ты, батенька, от нашего райцентра с докладом. Командировку тебе оформим…

Дальше Матвей не слушал: волна краски схлынула. Он прикусил губу: да что ж это, в самом деле! Вот бы опростоволосился!

На вокзале, изучая расписание, Матвей сразу приметил, что есть два обратных поезда: первый, местный, прибывает в город в девять утра, а второй, проходящий, в два часа ночи. Не будучи изощрен в интригах, он тем не менее смекнул, что любой нормальный человек отправится местным, чтобы выспаться в дороге. Но если вернуться в город средь ночи, тогда… тогда никому не придет в голову справляться о его местонахождении, и целую ночь можно посвятить любви! Когда еще представится такой случай?

Он на крыльях помчался в командировку, томимый жаждой счастья, и только поражался, на какие деяния подвигла его любовь. Не в смысле интриги. Он ощущал в себе огромную силу. И даже пламенное его выступление на конференции, о котором потом судачили на высоком уровне: сколь передовые педагоги есть в нашей провинции, – вдохновляла радость будущей ночи. По ходу дела газетчики брали у него какие-то интервью, но это было уже не важно…

Путь назад отметил внутренний мотивчик: скорей, скорей! Матвей торопил солнце, которое отнюдь не спешило, прилепившись оранжевым диском к окну. Он судорожно глотал чай, отмечая версты шагавшими за окном столбами. Внезапно у самой насыпи мелькнул мужик, засевший со спущенными штанами под кустом, как заяц, застигнутый врасплох, не в силах сдвинуться с места. Матвей поморщился: казалось так, что эта некрасивая, но вместе с тем смешная сценка имела отношение к нему. Как будто это он сам затаился в кустах, на позор честному народу.

Потом, едва соскочив с поезда, Матвей пустился вприпрыжку по темным переулкам, как мальчишка, спешащий на свидание. Видели бы его сейчас Федька с Ленкой! Сердце зашлось при одной этой мысли, и он остановился возле фонарного столба перевести дух. Летней ночью в городе все же было некоторое движение. Гуляли припозднившиеся парочки, откуда-то издалека донеслась вспышка хохота. Матвею вспомнилась бессонница летних ночей его юности, и на какой-то миг показалось, что жизнь для него еще впереди, как будто он до сих пор и не жил, а только готовился жить.

Из-за угла вынырнул милицейский «газик». Машина притормозила, из нее вылез парнишка в форме, но Матвей не ощущал тревоги, пока юный милиционер не дернул его за рукав:

– А ну пошли!

Матвей успел подумать, что этот парнишка, кажется, совсем недавно учился в их школе…

– Я учитель математики! – Он пробовал объясниться, тогда из «газика» выпрыгнули еще двое юнцов в форме. – Ребята, вы бы лучше пьяных ловили…

– Полезай в машину, пьяная рожа!

Дубинка ткнулась в спину коротко и зло, родив впечатление электрошока во всем теле и в мыслях, как будто кто-то щелкнул рубильником в мозгу. Тогда нахлынула абсолютная пустота, почти адекватная смерти, и Матвей понял, что для него все действительно кончилось: любовь, надежды и доброе имя… Осталось бессилие сопротивляться вихрю.

В отделении милиции у него отобрали портфель, деньги, документы… Матвея это все не очень-то беспокоило. Главное, что у него отобрали дневник, которому он доверил то, что никогда не сказал бы никому из людей, – именно поэтому, во избежание случайных глаз, он всегда носил его с собой. И теперь, сидя за решеткой, Матвей представлял, как туповатый лейтенант милиции, приросший к стулу раскормленным задом, смакует, похохатывая в усы, самые темные тайны его души… Боже, как глупо все кончилось!

Сокамерник его, насупленный грузный мужик, то и дело сморкался, издавая паровозные звуки.

– Я тут по ошибке, – в паузе высказался Матвей, надеясь, возможно, на сочувствие.

– Посидишь да выйдешь, – отрезал мужик. – Я вон на свет родился по ошибке. Мамаша ошиблась, а мне теперь маяться.