Пора летних каникул

Выручил Глеб. Он уже давно хмурил брови, что свидетельствовало о его напряженной мыслительной работе, и вдруг, очень к месту, сказал:

— Не волнуйся, дорогой (он тоже заразился от Мчедлидзе колоритной манерой разговаривать), оставайся комиссаром.

Мчедлидзе ахнул:

— Вах!.. Как так? Совсем беспартийный…

— Зачем беспартийный? Советская власть нравится?

— Конечно.

— Партию большевиков уважаешь?

— Зачем такие слова говоришь? Обижаешь, да? Конечно, уважаю.

— Вот и хорошо. Значит, ты беспартийный большевик. Давай, будь комиссаром, — показывай пример бойцам, уничтожай фашистов, как настоящий большевик. Хорошо будет. А как до своих пробьемся — расскажи, кому надо. Честное слово, ругать не будут. Даже похвалят, а может, даже и в партию примут.

Мчедлидзе просиял. Он долго тряс Глебу руку и выбрасывал из себя жаркие слова благодарности:

— Спа-асибо, дарагой, шени чери ме! Ах, спасибо. Умный человек! Ах, до чего умный!.. Разобьем фашистов — приезжайте все в гости… Братьями будем. Меня в Тбилиси все знают. Спраси любого: «Где живет Ва-но Мчедлидзе, сын Ираклия Мчедлидзе — чемпиона по нардам?» Любой скажет. А если не скажет, иди в Сабуртало. Там уж каждый покажет… Даже ребенок, генацвале.

Мчедлидзе подумал и добавил:

— Конечно, люди разные попадаются. На всякий случай запомните адрес: Тбилиси, Сабуртало, а дальше — там, где кукурузные поля, третий дом с левой стороны. Приезжайте, генацвале, не пожалеете. Шашлык будет, сациви — язык проглотите, лобио, маджари, хванчкара — прямиком из Кутаиси…

Он говорил с таким азартом, так умолял нас непременно приехать в Сабуртало, что казалось, война уже кончилась, и мы сейчас раздумываем: куда ехать — по домам или в гости к Мчедлидзе.

Наконец бородач выговорился и ушел.

— А что, — Вилька чмокнул губами и оттянул двумя пальцами кожу на кадыке — точно так, как это делал Мчедлидзе, — из него толковый комиссар получится. Главное — энергии на целый взвод и голова отчаянная.

Вилька не ошибся. Мчедлидзе развил кипучую деятельность. Прежде всего он объявил бойцам, что комбат и он, комиссар, глубоко верят в их стойкость и мужество. Однако вера верой, а дело делом. Это неважно, что в батальоне мало осталось бойцов и всего два пулемета. Если каждый боец будет сражаться, как герои поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре» или хотя бы как Георгий Саакадзе — фашистам придется плохо.

— Сделаем им плохо, товарищи? — задал он риторический вопрос и тут же сам на него ответил — Обязательно сделаем. Тут недалеко, возле ржаного поля, туда-сюда носятся немецкие мотоциклы и автомобили. Что будем делать, генацвале, об этом сейчас комбат сам скажет.

Старшина сказал, что придерживается взглядов покойных Шагурина и Боброва, которые считали своим долгом в любой обстановке вести активные боевые действия. Пусть фашисты дрожат от страха, пусть земля горит у них под ногами. А поэтому он, комбат, решил устроить на дороге засаду, разгромить какую-нибудь немецкую воинскую часть — все фрицев поубавится.

К вечеру батальон залег во ржи, у самой дороги. Мы установили наш «максим» на правом фланге. На левом фланге с «дегтярем» залег сам комбат.

Движение на дороге не было особенно оживленным. Изредка мимо нас проскакивали два-три грузовика, неспешно двигались задастые «першероны» с коротко подстриженными хвостами, легко тащившие тяжелые фуры, оживленно о чем-то толкуя, проехала группа самокатчиков, с треском промчался мотоциклист. Все это — мелкая дичь. Новый комбат мечтал о парочке взводов пехоты или еще о чем-нибудь в этом роде.

Первым потерял терпение Вилька. Он уверял, что чувствует себя старичком со знаменитой картины, подглядывающим за купающимися девицами.

— Вы как хотите, а я больше не могу спокойно смотреть на фрицев. Появится еще стайка колбасников — я им сделаю свинцовую клизму…

— …и комбат вгонит тебе в глотку такое угощение — не прожуешь до самой смерти. И правильно сделает. — Глеб улыбнулся — Имей терпение, Вилька. Представь себе, что ты на рыбалке и у тебя пока не клюет.

— Хм, — Вилька нетерпеливо тряхнул головой. — Это мне нравится! Мало того, что тебя каждую секунду могут распотрошить фрицы, так, оказывается, и среди друзей-однополчан есть охотники испортить тебе кровообращение.

— Суровые законы войны. Вилька вздохнул:

— Именно только это меня и утешает… Ну что ж, мальчики, давайте порыбачим.

Наше терпение с лихвой вознаградилось. Неугомонный Мчедлидзе лихо захватил «языка». Сделал он это с шиком — протянул телефонный провод поперек дороги, присыпал его пылью, а когда появился очередной мотоциклист, вскинул провод примерно на метр от земли.

Фриц оказался бесценным «языком», хотя был всего-навсего ефрейтором. Он сообщил, что через час должен проехать под охраной двух танков и нескольких вездеходов с автоматчиками важный чин из штаба группы армий «Юг».

Тут уж нас охватил настоящий охотничий азарт. Вильку трясло от нетерпения, и он все время хихикал. Ему, видите ли, представлялась морда этого важного чина, когда он превратится из охотника в дичь.

Время двигалось воловьими темпами. Так и подмывало прикрикнуть на него «цоб-цобе!»