Пора по домам, ребята

Ульяне не пришлось повторять дважды. У них были свои способы ловли рыбы. Достаточно лишь взглянуть, какая в этом месте река, какая вода, какие берега. Крупные, до невозможности прожорливые окуни как самоубийцы кидались один за другим на дождевых червей. Голавли брали на плоды шиповника к вообще на любую ягоду. Плотва, красноперки — на что попало. Только щуку приходилось ловить на живца. В тот вечер на ужин была вкусная, жирная уха из свежей рыбы. Кто-то из женщин даже бросил в нее две картофелины. Дед Ефим съел пару ложек, похвалил. Потом сказал, что вздремнет. Ему приготовили удобную постель из листьев папоротника, у костра, поскольку ночи были холодными. Ваня укрыл его еще и своей телогрейкой. Костер горел, женщины болтали, тихонько напевали, смеялись, то вдруг начинали плакать. Ребята запасались хворостом на всю ночь. Разговоры понемногу стихали, огонь трещал, шум тайги и непроглядная ночь навевали сон на уставших женщин. Уснули и Сташек с Ваней, укрывшись одной телогрейкой.

Рано утром их разбудила Ульяна.

— Вставайте, ребята. Дед Ефим помер…

Умер он тихо, спокойно. Заснул и не проснулся. Предрассветный холодок разбудил Ульяну. Огонь почти совсем погас. Она поднялась, чтобы подбросить в костер хворосту. Дым низко стлался, тянул к реке, над которой стоял молочный туман. Она подумала про себя: «Только бы дождя не было». Наклонилась, прикрыла Нюрку, подошла к деду. Тот лежал с широко открытыми глазами, и казалось, что смотрит на реку. Но глаза его были мертвы…

До базы оставалось идти еще больше недели. Поэтому надо было похоронить деда здесь, на берегу реки. Выбрали сухое место под огромным кедром, на солнечном склоне, откуда открывался вид на реку. Женщины начали копать могилу. Первые двадцать-тридцать сантиметров дело шло еще ничего, а потом началась промерзшая на большую глубину земля, тверже скалы. Под ударами топоров она звенела со стоном и разлеталась острыми комьями во все стороны. Ребята с Наташей и Ульяной отправились срубить сосну на гроб. Заготовили клинья из березы и лиственницы. Ульяна прочертила углем линию вдоль ствола дерева и велела вбивать по ней клин за клином. Толстая сосна раскололась сначала пополам. Из каждой половины они наделали толстых дранок. Гвоздей у них не было. Поэтому они связали стенки гроба как крепят углы деревянных изб, а потом еще обмотали березовыми прутьями, согнув их над огнем. Женщины закрыли деду медяками глаза, обмыли его, как могли и как того требовал обычай. А он спал себе, став как-то сразу меньше ростом, чем при жизни, и еще больше поседев. Закопали деда Ефима поглубже, обложили могилу большими камнями — чтобы людям легче было найти и чтобы дикие звери не раскопали. А на лиственнице женщины вырубили еще и крест…

Кто-то тормошил Родака за плечо. Он открыл глаза. Рядом стоял Браун.

— Дружище, ты что, всю ночь будешь на подножке маяться? Чего не разбудил меня?

— Пустяки. Да я, собственно говоря, и не спал. Не мог…

— Полезай в кабину, вздремни немного, а я пока здесь осмотрюсь.

Полуживой от усталости, Родак не сопротивлялся. С трудом забрался в кабину «студебеккера», повалился на сиденье и тотчас же уснул…

7

Он не знал, сколько времени проспал. Очнулся, когда солнце стояло уже высоко и изрядно припекало. Возле машины никого не было. «Где же Браун? — лениво подумал он. — Пожалуй, схожу навещу Ваню, Яцыну, что еще успею сделать — сделаю, и пора возвращаться в батальон. Хорошо бы где-нибудь умыться. Наверное, вон в той пристройке есть вода». Ему повезло. Это была прачечная госпиталя. Возле нее крутился какой-то пожилой усатый солдат. Через открытую дверь валили клубы пара, пахло мылом.

— Можно здесь где-нибудь ополоснуться?

— Хочешь — заходи внутрь, а хочешь — полью из шланга.

— Полей — если тебе нетрудно.

Сташек расстегнул ремень, снял мундир, начал стаскивать рубашку. И тут вдруг услышал громкий смех и веселые шутки девчат. Их там было много, стирали белье.

— Давай сюда союзничка, мы его сейчас искупаем.

— Девчата, гляньте, какой красавчик.

— О, он уже даже раздевается.

Пожилой боец протянул ему кусок серого мыла. Из шланга хлынула теплая вода, и намыленное лицо тотчас обрело свежесть.

— Далеко стоите, если не секрет? — спросил солдат.

— Какой там секрет! Полей еще немного. В имении, километрах в ста отсюда.

— Ну, как там у вас, демобилизуют?

— По-всякому. Мы, например, превратились в крестьян. Пашем, сеем.

— Самое время для сева! У нас, на Кубани, хлеба уже ого-го! А здесь север, все запаздывает. Нас тоже еще держат, а уже пора бы по домам. Вам-то, молодым, что — куда бы вас судьба ни забросила, везде найдете жен, а пожилые тоскуют по дому. У меня, например, четверо детишек, баба, колхоз.

— Долго держать, наверное, не будут, война-то окончилась.