Пора по домам, ребята

Было пасмурно, дул холодный ветер, и второй день подряд без перерыва лил дождь. Родак только что вернулся со своим взводом с задания. В поисках немецких мародеров они прочесывали окрестные перелески, заброшенные здания и бункеры. Кроме большого количества разнообразного оружия и боеприпасов, которых все еще валялось повсюду несметное количество, они никого не нашли. Продрогший и промокший до нитки Родак снял мундир, скинул сорочку, вытерся полотенцем, заметив в окне Гожелю, окликнул его. И увидел, как старый Штейн с непокрытой, несмотря на дождь, головой вел под уздцы лошадь, запряженную в телегу. На телеге — гроб. Рядом, держась за телегу, едва переступая ногами, брела в траурном платье фрау Штейн. Песчаная дорога, ведущая на пригорок к евангелическому кладбищу, была пустынна. Они стояли с Гожелей молча и смотрели, пока эта необычная похоронная процессия не скрылась за живой изгородью парка… Молодой Герберт Штейн умер в ту же ночь. А перед смертью, поддавшись уговорам отца, рассказал майору Таманскому, что на старой мельнице вблизи Черного леса ждут его возвращения четыре человека. На рассвете Родак получил приказ провести немедленно операцию.

— Только помните, старший сержант, все должно обойтись без потерь. Окружите мельницу и предложите немцам сложить оружие. Ну, а если будут пытаться прорваться, тогда…

— Слушаюсь, товарищ майор!

Майор пожал ему руку и, прощаясь, направился к двери. От умирающего сына, лежащего на топчане в перевязочной, поднялся с колен старый садовник и обратился к Таманскому:

— Herr Major!

Таманский остановился, держась за ручку двери.

— Господин майор, я знаю, я понимаю, что мы с женой нарушили закон, потому как не сообщили вашим солдатам, что наш мальчик появился в доме. Это было для нас потрясение, ведь мы были уверены, что наш маленький Герберт погиб, как и его старший брат Рудольф, убитый под Сталинградом. Когда, наконец, прошел первый порыв радости, я спросил сына, как и откуда он взялся. Но ничего конкретного он мне не сказал. Был страшно грязный, худой и голодный. Господин майор, поймите нас, ведь это был наш сын!

— Понять-то вас, Штейн, я могу. Но если бы вы его привели к нам, то не случилось бы этого несчастья.

Майор расхаживал из угла в угол.

— Я не прощу себе этого до конца своих дней. Я думал, что он останется до утра, что я его как-нибудь уговорю. А он взял и ускользнул ночью, прихватив с собой гражданскую одежду и немного еды. Господин майор, умоляю, отдайте нам нашего сына, чтобы мы могли сами его похоронить. Господин майор!

— Мы не варвары, Штейн.

— Премного благодарен. У меня еще одна просьба. Разрешите мне, господин майор, пойти вместе с вашими солдатами к тем, кто укрылся на мельнице. Я хотел бы предотвратить кровопролитие. Может, мне удастся убедить их сдаться.

Таманский остановился, с минуту будто бы колеблясь, но тут же кивнул:

— Хорошо, Штейн. То, что вы предлагаете, разумно. Только опасно для вас. Неизвестно, как они отнесутся к этому.

— Я уже стар, господин майор, а там играют со смертью несколько одурманенных страхом молодых людей. Я — немец, как и они. Их ждут родители. Война уже окончилась, господин майор.

— Окончилась, Штейн, это верно. Старший сержант Родак, все ясно?

— Так точно, товарищ майор.

— Ну тогда берите с собой Штейна и выполняйте приказ…

Туманное утро. Багряное солнце едва пробивается сквозь мглу. Старая, сиротливо торчащая на пригорке мельница отпугивает видом своих поломанных крыльев. Цепь солдат без единого звука окружает ее тесным кольцом. По сигналу Родака залегают с оружием, готовым к бою. Мельница молчит. Пока они их не заметили, возможно, те затаились. Старый садовник лежит в цепи вместе с солдатами. Родак шепотом говорит Брауну:

— Скажи ему, пусть начинает. Как договорились…

Штейн несколько раз повторяет: «Ja, ja», с трудом встает на колени, затем поднимается во весь рост и тяжелым, медленным шагом направляется к молчащей мельнице. Останавливается в каких-нибудь пятнадцати шагах от нее и, размахивая над головой куском белой тряпки, кричит во весь голос:

— Эй, люди! Немецкие солдаты на мельнице, не стреляйте! Не стреляйте! С вами говорит отец вашего товарища Герберта Штейна. Я иду к вам и хочу сказать что-то важное!

Мельница молчит. И лишь время от времени, когда усиливается ветер, стучат, скрипят ее поломанные крылья. Родак напряженно смотрит, как Штейн, размахивая тряпкой, приближается к мельнице, поднимается по деревянной лестнице, открывает скрипящую дверь и исчезает внутри. Беспокойной, напряженной тишине, кажется, нет конца. Может, они уже ушли. Герберт ведь мог и обмануть. А если они придушили старика, сейчас выскочат и попытаются пробиться: Черный лес рядом. Браун толкнул локтем Родака. В проеме двери появился Штейн, остановился на лестнице и крикнул, обращаясь на этот раз к бойцам:

— Они хотят сдаться!

Родак вздохнул с облегчением.

— Скажи, чтобы выходили по одному, без оружия, с поднятыми вверх руками…