Пора созревания

Задернув шторы, я включила лампу. Наступил вечер трудного дня. Тело ломило: я чувствовала каждый камень, что подняла сегодня. Самое умное — предоставить сну сделать свое дело, отдых — лучшее лекарство от подобной хвори.

Унумгангу удалось как следует озадачить меня.

«Вот, значит, как! — подумала я. — Профессор и пастор, Пат и Августа — все считают себя крупными экспертами по Вендлгард. Куда мне до них! А как насчет Незими?»

Я метнулась к книжным полкам. Отдельного издания Незими в моей коллекции не было — пришлось выискивать стихи в разных сборниках турецкой литературы. Однако стоять становилось все тяжелее, хотелось немедленно лечь. Я взяла одну антологию, прихватила на всякий случай словарь и побрела в спальню, чтобы использовать творческий порыв, пока не уснула.

Короткое и выразительное стихотворение привлекло мое внимание. В грубом переводе оно звучит так:

Душа моя, приветствую тебя!
Тебя, что своевольна, как река.
Приветствую тебя!

Красавица с медовыми устами
Навеки мое сердце унесла.
Приветствую тебя!

Готов отдать я ей
И ум, и тело, и жизнь саму.
Приветствую тебя!

Любимая вошла и подмигнула:
— Что, Незими, чело твое туманит?

Душа моя, приветствую тебя!

Тебя, что своевольна, как река.
Душа моя!

Я проверила слово «cism». Да, верно, можно перевести как «тело», но оно также означает и «кожа». Кожа, которую Незими перекинул через плечо, уходя в бессмертие? В антологии биография сводилась к нескольким строчкам. Дата и место рождения неизвестны; возможно, был учеником такого-то; долгие путешествия привели в Западную Анатолию; умер… Тут ученые расходились во мнениях: одни считали, что он погиб в 1403 или 1409 году, другие полагали — в 1417-м или 1418-м. Так или иначе, казнили несчастного в Алеппо за то, что он всю жизнь исповедовал взгляды, возмутительные для правоверных мусульман. Он даже не призывал к восстанию, как многие его собратья по духу. Казалось, его вообще не заботит, что думают о нем люди. Очевидно, он всецело покорился судьбе, осознавая ее неотвратимость, поэтому и сохранил полную безмятежность.

Величие такого поведения можно понять, только сопоставив с ценой, которую поэт заплатил за него.

А Вендлгард? Что заставило ее поселиться в горах? Может быть, она все-таки виделась с людьми из Византии или Анатолии? Следы их пребывания в здешних краях заметны невооруженным взглядом. Меньше чем в тридцати километрах от Энсталя, у самого замка Граушарн в Прюгге, стоит удивительный собор Святого Иоанна. Конец XII века. Стены расписаны византийскими фресками, а по куполу пущены куфические письмена, [19]девять раз повторяющие имя Божие. Вряд ли крестоносцы учились писать и рисовать в восточных походах. Скорее всего пригнали для отделки храма художников из Византии и других покоренных стран. Что стало с художниками потом: отправили их восвояси или продолжали использовать как дармовую силу на строительстве церквей? В последнем случае художники наверняка ассимилировались и приняли католичество. Не поселились ли некоторые из них в наших местах? А почему бы нет? Страна, терпевшая иллирийцев, венетов, кельтов, аваров, славян и баваров, вполне могла приютить талантливого уроженца Византии и, в частности, Анатолии. Книга, выпав из рук, прервала мои размышления. Я погасила свет.

И снилась мне война котов и мышей. Генерал, Деде Султан, в сапогах со шпорами, — эдакий герой Шарля Перро, — явно тяготился мышиной возней. Противники, потрясая копьями, скакали вокруг него на маленьких слонах, а он прыгал туда-сюда, хищно ощерив пасть, и вместо усов — я присмотрелась повнимательнее — топорщились мышиные хвосты.

На рассвете меня разбудил громкий хруст: ореховые сони на чердаке грызли доски прямо над моей головой. Или опять кто-нибудь из семейства куньих? Я нашарила под кроватью домашние туфли и подкинула, одну за другой. Воцарилась тишина. Я попробовала уснуть, однако хруст возобновился, тогда вслед за стоптанными туфлями о потолок хлопнулись пушистые тапочки. Надо будет днем попросить Деде Султана навести на чердаке порядок. Нет, я не хотела устроить битву наподобие той, что мне приснилась, может быть, бузотерам и кошачьего запаха хватит.

Небо было безоблачно. Маленький серебряный самолет тянул дорожку, белую и длинную, как зубная нить, от аэродрома в Муртале. Еще до завтрака я запустила стиральную машину, теперь вывешивала для просушки первую партию белья. А вот и Августа. Она казалась немного обиженной, я ведь так и не перезвонила ей вчера. Я поймала себя на том, что ищу за спиной Августы Пат, но для пионерки я, наверное, поздновато встала.

— А я собиралась рассказать тебе новости, — по-детски надула губы Августа.