Пора созревания

Рассказы пастора прерывались нашими подходами к буфетной стойке. Когда мы приступили к десерту, Августа возобновила двусмысленные расспросы. Пат положила им конец, с сожалением констатировав, что их время пребывания в краях Вендлгард истекло. Она получила колоссальное удовольствие и надеется — нет, не на следующий год — когда-нибудь вернуться сюда. И добавила: мол, следует задержаться здесь подольше, чтобы как можно больше сделать для женского просвещения — разумеется, вместе с нами.

Августа не мешкая подхватила эстафетную палочку. В знак благодарности за то, что я самоотверженно приходила им на помощь в самую нужную минуту, они с радостью готовы принять участие в наработках для моей будущей книги. Они даже согласны присутствовать в ней в качестве персонажей. Конечно, они не претендуют на гонорар, им просто хочется почувствовать себя соавторами нового произведения.

И пастор потребовал себе место в истории с письмами, поскольку обогатил ее церковными хрониками и некоторыми мыслями, подсказавшими мне оригинальные повороты сюжета.

Мы перешли от легкого «Грюнен Вельтлинер» к «Блауфранкишен», тоже не очень крепкому, но более насыщенному по вкусу, и болтали, посмеиваясь до тех пор, пока пастор не сказал, что ему пора домой: утром предстояло читать мессу. Я увязалась за ним. Он пообещал подвезти меня, чтобы я не тащилась пешком в гору среди кромешной темноты.

Августа, Пат и я сердечно обнялись — даже пастору кое-что перепало — и поклялись время от времени обмениваться факсами или письмами по электронной почте, в общем, не терять друг друга из виду.

У моих ворот пастор спросил, когда я начну писать.

— Завтра, — сказала я, пытаясь найти в сумке ключи. — С утра меня ни для кого нет.

Мы простились, и из-под колес машины пастора брызнул гравий.

Я поднялась наверх и совсем уже собралась лечь в постель, как услышала знакомое шуршание и чавканье: барсук подъедал последние ягоды малины.

Я действительно созрела, пришла пора перенести на бумагу то, что обрело реальные очертания в моей голове. Но прежде следовало написать доктору Самур-оглы, чьи книги я купила в свое последнее пребывание в Стамбуле, они чрезвычайно подстегнули мою фантазию. Нужно было извиниться за то, что я позволила себе воспользоваться его фамилией, да еще осмелилась поиграть с ней. Надеюсь, он меня простит, ибо мое своевольство — лишнее доказательство того, насколько я высоко оценила его труды, попавшие ко мне в руки по счастливой случайности.