Пора свиданий

Он отбросил одеяло, подошел к окну и подставил свое обнаженное тело утренней свежести. Потом оделся и, не взглянув на молодую женщину, неподвижно лежавшую на кровати, вышел. Мессир де Рэ отправился на охоту, как делал это ежедневно. Прикрыв занавески и пытаясь поудобнее устроиться, Катрин услышала призыв трубы, лай нетерпеливых собак, а потом грохот опускаемого моста.

За окном начинался весенний день, обещавший солнце и хорошую погоду, но сквозь толстые стены главной башни, шероховатые и серые, сквозь узкие маленькие окна со свинцовыми переплетами, в которые были забраны маленькие стекла, он проникал с трудом. Огонь в камине потух, гасли и свечи.

Плечо Катрин ныло. Несмотря на усталость, она поднялась взять кувшин с водой, стоявший поодаль. Едва она опустила ноги на пол, комната закружилась, глаза застлало пеленой. Она вскрикнула и, обессиленная, упала на кровать. Ужасная слабость растекалась по ее телу; она почувствовала свою ничтожность. Стало прохладно, и Катрин прикрыла измученное тело. А может быть, позвать служанок?

В этот момент дверь начала медленно открываться, и в нее сперва просунулось бородатое лицо, а затем и все огромное тело Ла Тремуйля. Не переступая порога, толстый камергер окинул комнату взглядом и, убедившись в отсутствии Жиля, закрыл за собой дверь и потихоньку, на цыпочках приблизился к кровати.

Широко раскрытыми глазами Катрин смотрела на него. На камергере был халат зеленого шелка, обильно украшенный золотом, и ночной колпак, прикрывавший лысоватую голову. Такой наряд вызвал беспокойство у Катрин: не намеревается ли он немедленно занять место, покинутое Жилем? Чтобы не закричать, Катрин схватила зубами простыню. Однако Ла Тремуйль, широко улыбаясь, наклонился к ней, видя, что она не спит.

— Я слышал, как мой кузен уехал, и решил заглянуть на минутку, милая козочка. Всю ночь я не спал, вспоминая тебя. К счастью, эта проклятая ночь кончилась, и теперь ты моя.

Его жирная рука потянулась к плечу, прикрытому простыней, и нетерпеливо скользнула под нее, желая прикоснуться к мягкой нежной коже. Катрин застонала: это было плечо, укушенное Жилем. Ла Тремуйль поспешно отдернул руку и, остолбенев, принялся рассматривать кровь на ней.

— Сжальтесь, — упрашивала Катрин, — не трогайте меня. Мне больно!

Вместо ответа Ла Тремуйль отбросил одеяло. Его взору предстало покрытое синяками, царапинами, запачканное кровью тело. Толстый камергер побагровел от злости.

— Грязная собака! Как он посмел проделать такое, когда она предназначалась мне! Он мне за это дорого заплатит!

Катрин с замиранием сердца наблюдала за этой дрожащей, словно желе, массой. Но Ла Тремуйль принял ее удивление за страх. С неожиданной нежностью он аккуратно прикрыл шелковым одеялом истерзанное тело.

— Не бойся, малышка! Я тебе не сделаю ничего плохого… Я не бесчувственная скотина и слишком ценю красоту, чтобы пользоваться ею по варварски. Ты принадлежишь мне, а он посмел бить тебя, всю изранил, тогда как тебе с утра надлежало быть у меня…

«Вероятно, — подумала Катрин, — такое он не может простить: ведь Жиль осмелился испортить вещь, уже принадлежавшую ему. Его возмущение было бы не менее энергично, если бы побили его собаку, лошадь или испортили ювелирное украшение…» И она решила этим воспользоваться.

— Сеньор, — запричитала она, — не могли бы вы прислать служанку, чтобы она занялась моим плечом. Мне так больно!

— Я пошлю к тебе не только служанок, но и слуг. Они немедленно перенесут тебя ко мне, милая Чалан… Так тебя зовут? За тобой будут ухаживать, лечить; я подожду твоего полного выздоровления.

— Да… но как же мессир де Рэ?

Злая складка пролегла в уголках толстогубого, жирного рта.

— Ты больше о нем не услышишь! Ко мне никто не смеет входить без моего разрешения, и он в том числе! Он хорошо знает, что, если ослушается, я немедленно отправлю его в Анжу, в родовое имение. Подожди, я сейчас вернусь.

Он уже уходил, но, влекомый страстью, не в силах сдержать себя, ласково погладил Катрин поверх одеяла.

— Скорее поправляйся, малышка! Ведь ты будешь ласкова со мной? Не так ли?

— Я ваша покорная слуга, сеньор… — пробормотала Катрин, боявшаяся возбудить его чувства, — но сейчас мне так плохо, так плохо…

Он с сожалением убрал руку, потрепав ее по щеке.

— Ну, будь умницей! Поправляйся! Я жду от тебя море удовольствий!

Он удалился так стремительно, что Катрин не успела и рта раскрыть. Дверь громко захлопнулась. Не желая больше ни о чем думать, молодая женщина закрыла глаза, ожидая прихода слуг. Мысль о том, что она идет к Ла Тремуйлю, не страшила ее. Ничто не могло быть хуже, чем присутствие Жиля де Рэ… И потом, разве не за этим она приехала сюда: попасть в логово своего врага?