Пора убивать

По дороге пассажиры говорили о своих семьях и о работе. Двое или трое были знакомы и раньше, большинство же до встречи в зале суда ничего друг о друге не знали. Люди с неловкостью старались избегать разговоров о том, что свело их вместе и какую задачу предстоит им совместными усилиями решить. Слова Нуза были однозначны и лаконичны: никаких обсуждений дела. А им так хотелось обменяться мнениями: изнасилование, личности насильников. Карл Ли, Джейк, Бакли, сам Нуз, Клан — да куча всего. О сожженных крестах было известно каждому, но и эту тему обходили молчанием, во всяком случае, в автобусе. В номерах же мотеля удержаться от разговоров было невозможно.

Автобус остановился у здания суда без пяти девять, и присяжные тотчас приникли к окнам — им хотелось увидеть, много ли народу толпится на лужайке: куклуксклановцев, чернокожих и прочих зевак, удерживаемых от необдуманных действий присутствием национальных гвардейцев. У запасного выхода здания присяжных ожидали полицейские, чтобы как можно быстрее проводить их в зал. Но сначала им предложено было пройти в комнату для присяжных, где на столе дымился в чашках горячий кофе, а в вазочках лежали свежие пончики. Вскоре появившийся Пейт сообщил, что его честь готов открыть заседание. Присяжные прошли за ним в уже полный зал и заняли места в своей ложе в том же порядке, в котором вчера их рассадила Джин Гиллеспи.

— Прошу всех встать! — разнесся по залу зычный голос Пейта.

— Садитесь, пожалуйста. — Нуз опустился на свой стул с высокой кожаной спинкой. — Доброе утро, леди и джентльмены, — учтиво приветствовал он присяжных. — Надеюсь, вы все в добром здравии и готовы к работе.

Сидевшие в ложе дружно закивали.

— Хорошо. Каждое утро я буду задавать вам один и тот же вопрос: пытался ли кто-нибудь вступить с вами в контакт, разговаривать с вами или как-то воздействовать на вас в течение прошлого вечера и сегодняшней ночи?

Отрицательное качание головами.

— Очень хорошо. А между собой вы о деле не говорили?

Каждый из них солгал, вновь покачав головой.

— Отлично. Если кто-то захочет вступить с вами в контакт, поговорить о деле или вообще как-нибудь повлиять на вас, надеюсь, вы сразу поставите меня об этом в известность. Я понятно выразился?

Кивки.

— В таком случае мы можем приступать. Прежде всего мы должны будем заслушать вступительное слово каждого из наших юристов, то есть прокурора и адвоката. Предупреждаю вас, что все произносимое ими не является свидетельскими показаниями и не может рассматриваться в качестве доказательств. Мистер Бакли, может быть, вы начнете первым?

Бакли поднялся, застегнул пуговицу своего сверкающего пиджака из полиэстера.

— Да, ваша честь.

— Я так и думал. Приступайте.

Напротив ложи присяжных Бакли установил небольшой деревянный пюпитр, сделал глубокий вдох и медленно пролистал страницы своего блокнота. Он наслаждался этими короткими мгновениями полной тишины, когда все взгляды устремлены на него одного и каждый готов с трепетом внимать всему тому, что он сейчас начнет говорить. А начал Бакли с того, что поблагодарил присяжных за их приезд сюда, за те жертвы, которые они согласились принести, за высокое гражданское чувство (как будто бы у них был выбор, подумал Джейк). Он гордился ими и считал большой честью работать с ними вместе в этом столь сложном деле. Сейчас он выступает в роли их защитника. Его клиент — штат Миссисипи. И ему страшно от того груза ответственности, что возложен на его плечи народом, ведь он всего-навсего Руфус Бакли — простой сельский юрист из Смитфилда. Прокурор говорил о себе, о своих мыслях и ощущениях, о надеждах, о том, что в душе он возносит молитвы Создателю, прося помочь ему выполнить свой нелегкий долг и наилучшим образом послужить народу своего штата.

Примерно то же самое Бакли говорил в начале каждого процесса, однако нечасто ему удавалось держаться с таким артистизмом. По сути выступление прокурора представляло собой гладкий и отполированный словесный мусор, который вполне можно опротестовать. Джейк сгорал от желания заявить протест, но из собственного опыта он знал, что Марабу протест не поддержит: все-таки первое слово, а пока риторику Бакли нельзя расценить как грубое личное оскорбление. Вся прокурорская медоточивость и дешевая искренность выводили Джейка из себя — и главным образом потому, что присяжные вслушивались в эту чушь и по большей части склонны были ей верить. Прокурор всегда выступал в роли эдакого славного парня, борца со злом, стремящегося покарать преступника за его злодеяния, убрать его с глаз людских туда, откуда он уже никому не сможет причинить вреда. В деле обработки присяжных Бакли был мастером высшей пробы, в первом же своем обращении к ним прокурор убедительно доказывал, что Он и Они — Двенадцать Избранных — объединенными усилиями добьются правды и рука об руку победят Зло. Им нужна только правда, только истина и ничего, кроме нее. Найдите правду — и Справедливость восторжествует. Следуйте за ним, Руфусом Бакли, народным защитником, — и вы обязательно обретете истину.