Пора веселой осени

А через неделю Юрий Петрович уже спрыгивал с высоких ступенек электрички на маленькой железнодорожной станции. Шофер попутной машины, напряженно согнув спину, непрерывно крутил штурвал то вправо, то влево. Машина тяжело переваливала через бугры сосновых корней, а ветки деревьев скребли по железу ее кабины. Остановились возле старой высокой сосны.

Сосна стояла, тяжело подав к дороге мощный ствол, покрытый темными, будто отсыревшими наростами. Почерневшая верхушка торчала над лесом, узловатые ветки раскинулись широко и свободно, и под сосной, вся в пятнах солнца и теней, залегла небольшая полянка. На стволе было глубоко вырезано: «Подвиг». Душистая смола затянула буквы, и слово светилось, казалось, отлитым из латуни.

«А просто так жить не хочется?» — Юрий Петрович весело подмигнул дереву.

Тропинкой, пробившей папоротник, он вышел к старому дому, но решил сначала умыться с дороги и прямиком по косогору, шагая, как по ступенькам, по замшелым, вросшим в землю камням, спустился к озеру.

У воды сидел на большом валуне мальчишка и сторожил красноватый, выструганный из сосновой коры поплавок. В обнаженных корнях дерева стояла плетеная корзина, а на дне ее, выстланном лопухами, одиноко лежал окунь — распустил оранжевые плавники и безразлично пучил глаза.

Бухалов поддел пальцем рыбу за белое брюшко.

— Улов у тебя богатый.

Присел на корточки, свесив с колен крупные кисти рук. Мальчишка покосился на него и небрежно плюнул в воду у камня.

— Клев больно плохой сегодня.

В прозрачной воде проглядывалась черная коряга. Возле берега косяком стояли мальки, упрямо тыкались в округлый бок осклизлого зеленого камня темными точками — головками. Внезапно косяк отхлынул от камня и стремительно пошел в глубину. Наперерез малькам по плотному волнистому дну метнулась из-под коряги одна тень, другая… Юрий Петрович сжал руками колени, подался к воде и прошептал, придерживая дыхание:

— Ловись, рыбка, большая и маленькая.

Поплавок косо ушел в воду. Мальчишка спрыгнул с камня и вздернул удилище. На берег тяжело шмякнулся большой окунь, забил по гальке плоским хвостом. Упав на рыбу голым телом, мальчишка запустил руки себе под живот, ухватил окуня за жабры и посмотрел на Бухалова. Лицо возбужденное, охваченное пламенем охотничьего азарта, глаза большие, темные от восторга.

— Как это вы?!

— Что? Рыбу-то приманил? А просто… Звать-то тебя как?

— Генка.

— Ага, Генка. А живешь ты, Генка, во-он в том доме. Угадал?

— И верно-о… Та-ам.

— А я ведь как раз туда и иду. Проводишь меня?

Положив окуня в корзину, Генка прислонил удилище к дереву. Шел рядом с Юрием Петровичем и все просил рассказать, как же это он приманил рыбу. В ответ Бухалов только улыбался.

Вечером того дня, как Бухалов поселился в доме, Аверьяновна мрачно сказала:

— Нажили колготу.

Тамара Сергеевна засмеялась: поняла, почему старуха так говорит. Сама она, показав утром Юрию Петровичу комнату, поднялась наверх, на метеостанцию, постояла возле приборов, а потом легла грудью на подоконник и, отстранив от лица ветки, выглянула в окно. Слышно было, как ходит внизу Бухалов, стучит каблуками по полу.

К дому подошла Аверьяновна. Подняла к Тамаре Сергеевне темное от многих морщин лицо и спросила:

— Из етих? Туристов? — не дожидаясь ответа, добавила. — Ходют и ходют. И чтой не сидится на месте? Те хоть компанией ходют, а этот — один.

Юрий Петрович, увидев ее в окно, сказал:

— Во! Вас-то, кажется, мне и нужно. Вы не возьметесь для меня обед готовить? А то умру с голоду.

Голос его из пустой комнаты звучал так, точно он говорил в рупор. Аверьяновна отчужденно поджала бледные губы.

— Дык я…

— Вот и отлично, — обрадовался он. — Всегда говорил — мир не без добрых людей.

— …чай не повариха тебе, — досказала старуха.

— А я неприхотливый. Как сумеете. Все съем.

Она выпрямилась, сказала обиженно:

— Ты что думаешь — готовить не могу? Перекрестись. Чай, не даром на свете прожила.

— Я так и думал сразу. Вот распакуюсь и принесу деньги. В какой валюте лучше? В рублях, в долларах? А, может, в лирах?

Аверьяновна сердито махнула рукой.

— Ну тебя, право что… Неси, какие есть.

Повернулась резко и, не оглядываясь, прямо держа плоскую спину, зашагала к себе.

3

Глубоко вздохнув, Генка нырнул и открыл под водой глаза. Снизу, со дна озера, навстречу поднимались негреющие лучи; там, на дне, казалось, лежало второе солнце, озерное, зеленое, мягкое. Он опускался, тянул к нему руки, зыбкие и странно длинные в воде, а солнце опускалось все глубже и глубже, призрачно переливаясь, маня его своим светом. Затеснило грудь — не хватало воздуха. Он перевернулся и посмотрел вверх. Поверхность озера, изломанная легкими всплесками, была высоко над головой. По ней, медленно перебирая ногами, плыл Юрий Петрович, тянул за собой бурунчик. Над ним светило солнце, земное, горячее.

Генка вынырнул, отдышался и закричал:

— Дядь Юр-ра-а-а!.. А там другое солнце!

— Где?!

— А на дне!

Сверкнув, как рыба хвостом, мокрыми ногами, Бухалов ушел под воду. Скоро показался опять.

— И верно.