Пора волков

Матье захотелось рассказать ему о своей жизни, о жене и о других – о тех, кто умер у него на глазах, потому что кормить их было нечем и ухаживать за ними некому. Вот спросить бы сейчас у священника, чем прогневали господа бога те, что погибли ужасной смертью в горящих деревнях, но он не решился. Он ведь был только возчик. И куда больше привык к лошадям, чем к людям. Он легко нашел бы слова, если б говорил с лошадьми, но беседовать со священником – совсем другое дело. А тем более с таким, который до того красно рассказывает про страну, про людей, про их жизнь, прямо заслушаешься.

А иезуит все говорил и говорил о Конте, каким оно было когда-то, – о Конте, простиравшемся от Монбельяра до земель епископа Базельского, от Невшателя до кантона Во, рассуждал то про Савойю, то про Бургундию, так что вознице вдруг захотелось спросить – уж не на крыльях ли он летает. Сам-то Матье Гийон в мирные времена исколесил вдоль и поперек этот край, но при лошадях, запряженных в огромные, доверху груженные повозки. Час за часом, ценою тяжких усилий поглощал он дорожные версты. И никогда не видел землю Конте такой, какой она открывалась этому священнику, который будто смотрел на нее с высоты птичьего полета, когда дороги, деревни, реки, мосты, возделанные поля и леса сливаются воедино и начинают походить на человеческое лицо, на котором читаются все горести людские.

Матье понимал не все из того, что говорил священник, но слушать его было приятно. И речи эти настолько увлекли возницу, что он забыл, куда идет.

Улицы все еще были почти пусты; пока они шли через город к площади мэрии, им встретились лишь двое-трое горожан да столько же солдат и ополченцев.

В прежние счастливые времена в такой час на этой широкой площади жизнь била ключом. Повозки, всадники и пешие, торговцы, работники и ремесленники – все шли и ехали сюда, едва займется рассвет. В это же утро здесь не было никого, кроме них троих, и шаги их звонко отдавались в безлюдной пустоте. Солдат, неподвижно стоявший у входа в мэрию, казался в рассветных сумерках каменным истуканом. Справа, у стены, дожидалась кого-то огромная, четырехколесная повозка с поднятыми оглоблями. Ни дуги, ни боковых решеток у нее не было, а под вылинявшей, плохо натянутой парусиной угадывался груз бочек и мешков.

Отец Буасси, указав на повозку, заметил:

– Похоже, эту повозку нам придется взять с собой.

Стражник исчез под сводами мэрии и почти тут же вернулся с высоким сухопарым стариком в черном, наглухо застегнутом плаще и рыжих кожаных сапогах. Повернувшись к Матье, который никогда прежде его не видел, человек этот резким голосом произнес:

– Тебе повезло, Гийон. В другом городе тебя бы повесили или пристрелили. Ты ведь пришел к нам в Сален, не сказав, от чего умерла твоя жена.

– Но она же не от…

Иезуит крепко сжал запястье Матье и сказал старику:

– Господин советник, не столь уж это важно, от чего умерла его жена. Мы с Гийоном настроены одинаково. Он по доброй воле готов идти в бараки и помочь там.

Тонкие губы советника раздвинулись, приоткрыв желтоватые зубы. Он усмехнулся и, дернув подбородком в сторону стражника, сказал:

– По доброй воле и в сопровождении солдата!

– Гийон не знал, что наверху нужны люди. Но как только услышал, что там ждут могильщика, тут же сказал, что может выполнять эту работу. Спросите у него.

Отец Буасси повернулся и посмотрел на стражника.

Тот, поколебавшись секунду, подтвердил:

– Так и есть, господин советник.

– Тогда стражник может не идти с вами. Оно и к лучшему, потому что у меня здесь не так уж много здоровых людей.

– Как бы то ни было, я отвечаю перед вами за Гийона, – заверил его иезуит.

– Благодарю вас, отец мой, – сказал советник. – Пусть Гийон запрягает. А я тем временем изготовлю вам пропускной лист.

– Да хранит господь ваш город.

– Благодарю, отец мой. Я сообщу вашему настоятелю, что вы пошли в наши бараки.

Советник ушел в сопровождении стражника, а Гийон направился в конюшню. Там стояла одна-единственная кобыла, которая прежде, видимо, была вполне крепкой, но теперь явно ослабела от недоедания. Матье отвязал ее и подвел к повозке, где отец Буасси укладывал под парусину свою дорожную сумку.

– Ежели весь этот воз должна тащить вот эта животина, мы не скоро наверху будем.

Отец Буасси усмехнулся и потрепал кобылу по холке.

– Ну вот, вам уже не терпится поскорее туда добраться, – сказал он. – Если бы советник вас слышал, он бы окончательно успокоился.

Вернулся стражник и протянул священнику бумагу.

– Кроме этой животины, ничего у вас нет? – спросил Гийон.

– Скажи спасибо, что тебя самого не запрягли, – ухмыльнулся стражник.

Гийон пожал плечами, подтянул подпругу, а когда обернулся, стражника уже не было. Видя, что Матье ищет глазами стражника, отец Буасси со смехом заметил:

– Решил не задерживаться… Он уверен, понимаете ли, что в вас сидит зараза.

– Господи боже мой, да на этой кляче мы ни в жизнь не доедем.

– Не поминайте имя господа всуе и трогайтесь в путь.

– А вы не сядете, святой отец?

– Нет, сейчас я предпочитаю идти пешком. Ну, двинулись. Мне не терпится выйти из этого города.