Порабощенный разум

Ничего подобного в рассказах Беты нет. Партия, конечно, заметила это. Польских писателей она оценивала как недозревших для «перелома», то есть приятия социалистического реализма, тем не менее служившие Партии критики указали Бете главные грехи; они поставили ему в упрек, что его произведения похожи на литературу растленную, то есть американскую, что они пессимистичны и что нет в них никакой идеи «сознательной борьбы» (то есть борьбы во имя коммунизма). Эти замечания критиков были выдержаны в тоне убеждения. Бета был молодой, нужно было его воспитывать, в нем был материал для подлинно коммунистического писателя. Приглядываясь к нему серьезно, Партия обнаружила, что в нем есть редкое и ценное сокровище: настоящая ненависть.

Бета был понятлив. По мере того как он знакомился с произведениями теоретиков ленинизма-сталинизма, он убеждался, что это было именно то, чего он искал. Ненависть, которая в нем была, можно сравнить с бурной рекой, уничтожающей все на своем пути. Она неслась бесполезно: чего же проще направить ее бег в желаемом направлении и даже поставить на ней большие мельницы, которые она будет вертеть? Какое облегчение: ненависть полезная, ненависть на службе общества!

Источником ненависти Беты было то, что Сартр назвал «la nausée»[100]: отвращение к человеку как к существу физиологическому, детерминированному законами природы и общества и подвластному губительной силе времени. Человек должен выскочить из своих уз, хотя бы вытягивая себя за ушки своих сапог. Может быть, если бы Бета был французом, он стал бы экзистенциалистом. Но скорее всего этого было бы ему недостаточно: на умственные спекуляции он смотрел с пренебрежительной усмешкой, потому что в лагере он видел философов, дравшихся за объедки на помойке. Человеческие мысли не имели значения; хитрые уловки и самообман индивидов легко расшифровать; по-настоящему принимается в расчет лишь движение материи. Бета впитывал диалектический материализм, как губка впитывает воду. Материалистическая сторона этой системы удовлетворяла его потребность в брутальной правде. Диалектическая сторона позволяла сделать скачок над человеческим родом, увидеть человеческий род как материал Истории.

Вскоре он опубликовал свою новую книгу. Уже само ее название можно считать символичным для настроений автора: «Каменный мир» — каменный, а стало быть, беспощадный и нагой. Книга состояла из очень коротких рассказов, в которых не было почти никакого действия — просто зарисовки того, что видел рассказчик. В умении передать всю человеческую ситуацию через внешнее описание Бета был мастером. «Каменный мир» — это Центральная Европа по окончании Второй мировой войны, после разгрома Гитлера. Поскольку Бета провел долгое время в Германии в американской зоне, у него был большой запас тем: в его книге появляются люди разных национальностей и разного общественного положения, бывшие гитлеровцы, бывшие заключенные, немецкая буржуазия, не понимающая, что случилось, американские солдаты и офицеры. За сдержанными словами автора скрывается безмерность отвращения к цивилизации, плодом которой был гитлеризм. Ставится знак равенства: христианство равняется капитализм равняется гитлеризм[101]. Тема его книги — финал цивилизации. Тон этой книги можно было бы передать возгласом: «Вы мне рассказывали о культуре, о религии, о морали — а смотрите, к чему это привело!»

Для Беты, как для многих его коллег, господство Гитлера было окончательным осуществлением эпохи капитализма в Европе и подводило к признанию необходимости торжества революции в мировом масштабе, которую несла Россия, — дальше могла быть еще борьба, но поворотный пункт был пройден. Содержанием книг и Беты, и его коллег в первые послевоенные годы было бессилие человека перед законами Истории; люди даже с самыми лучшими намерениями попадали в машину нацистского террора, которая превращала их в испуганных примитивов, заботящихся лишь о том, чтобы сохранить свою жизнь. Читатели этих книг были поставлены перед дилеммой: или прежняя цивилизация, в упадочном характере которой они убедились на собственной шкуре, или цивилизация новая, которую можно реализовать только благодаря победоносной мощи Востока. Такую власть над человеческим воображением имеет успех: кажется, что он рождается не из человеческих замыслов и стечения благоприятных обстоятельств, а является отражением высшего закона эпохи (а ведь Россия и ее строй были на волосок от гибели во время Второй мировой войны).