Поражающий фактор. Трилогия (СИ)

На старой морене у северной, нижней оконечности озера, на камнях возле большого старого коша расположились два человека. Оба немолодые, но на этом сходство и заканчивалось. Один невысокий широкоплечий моложавый мужчина в старой авизентовой куртке, таких же штанах и армейской панаме времен войны в Афганистане сидел, положив руку на голову большого черного пса. Пес развалился возле ног хозяина и чуть слышно сопел, вывалив длинный розовый язык. Назвать человека стариком язык бы не повернулся, но выдавали глаза. Такой взгляд может принадлежать только человеку, немало пожившему и видевшему за долгую жизнь много плохого. Очень много.

Второй собеседник, повыше ростом и не так раздавшийся вширь, но немного сутулый, смотрелся старше. Полевой «горный» камуфляж российской армии, полковничьи погоны, и в диссонанс — бахилы, надетые поверх ботинок. Военный устроился напротив альпиниста, пристально вглядываясь в лицо.

— Думал, увижу тебя только в лагере, — тихо сказал Пилькевич, зябко пряча руки в карманы куртки, — всё-таки, сын нашелся, и у внучки горе.

— Ребята сказали, что ты сюда идешь. Решил дождаться. Один день ничего не решит. От Бори Ира не отходит. А Санечка… — Юринов вздохнул, — ей сейчас никто не в силах помочь. Только время… Внучка сильная, справится…

— Собаки так много значат? — Пилькевич погладил пса. Тот оглянулся и понимающе улыбнулся уголком пасти.

— Словами и не объяснишь. Проще все назвать психологическим симбиозом. Наукоподобно и, в принципе, верно, — Виктор помолчал немного. — Твой пес для тебя — как член семьи. Кусочек твоей души, что ли. Всегда гордился, что умею объяснять, а тут не могу. Это надо чувствовать… Санечке очень плохо… Хуже только Пусику.

— Это кто такой? — полковник запустил ладонь в густую шерсть.

— Пес погибшей девочки. Скорее всего, перестанет есть и умрет. Так обычно бывает. Лишь один раз удалось спасти собаку. И то — суку, у которой щенки были. Кобеля — ни разу.

— Настолько верные?

— Дело не в верности. Точнее, не только в верности. Хозяин для них — центр мира. Да, наверное, так правильнее всего. Центр вселенной. И если он гибнет — мир рушится. А зачем жить в разрушенном мире? Вот и умирают…

— У людей так же?

— Похоже. Только человек заставляет себя выжить. Такая он тварь, что выживает где угодно. Как тараканы… Видишь, наш мир разрушили Войной. Всё равно выжили. И в Душанбе, по которому долбанули. И здесь, между Бодхани и голодом…

— Неужели не было другого выхода, Витя? — спросил Пилькевич, — Двенадцать лет, это очень много! Я был уверен, что вы погибли. Неужели не было другого выхода? — повторил он еще раз.

— Какого? — спросил Юринов. — Думаешь, я все эти годы себя не спрашивал? Не раз. Первой же мыслью было спуститься вниз. Кое-кто попытался.

— И что?

— Девчонок спасли. Парней не успели. Ахмадов пришел на третий день. На тот момент многие еще не вернулись с восхождений.

— А вы отбились. Почти без оружия…

— Нас не ждали. И повезло. Расспроси Олега или Потапова. Они там были. Какой мир с Бодхани после того кишлака? Да и до — тоже. А еще через неделю Олег отстрелил ему руку. Так что… А воевать не хотелось. Некому у нас было воевать…

— Но хоть сообщить…

— Как? Отправить кого-то через горы? Возможно. И что дальше? Ты помнишь, чем вы тогда занимались?

— Да. Не до войны было…

— То-то и оно… А уже через год на Анзобе заминировали туннель. И перевал укрепили. Согласился бы Рюмшин класть ребят ради горстки каких-то альпинистов?.. Нет, конечно. Да и не до того вам было. А к кому еще? Чем один бек лучше другого? Может, если бы я вовремя вспомнил Фарруха… Но не вспомнил.

Собеседники замолчали. Тишина стояла долго. Пока Виктор, пристально вглядывающийся куда-то в облака, не продолжил:

— Понимаешь, Андрей, у нас была только одна защита — инкогнито. Если бы кто-нибудь пронюхал — нам конец. Бодхани задавил бы.

— Сейчас же отбились! — возразил Пилькевич. — Даже сами его спровоцировали. А тогда он был слабее.

— Мы двенадцать лет готовились к этой войне. Очень серьезно готовились. А тогда, с тремя десятками условных бойцов… Нам нужны были вы. Прикидывался вариант уйти в Душанбе. По тому пути, что прошли «ребенки» неделю назад. Даже успели бы до первого пургеня. До семнадцатого августа тот вариант существовал. Пока главной трудностью было мое сердце и Руфина Григорьевна. Сложности, по большому счету, небольшие и решаемые. Но после Пасруда добавились кишлаки. Женщины. Дети. Как их было тащить через перевалы? Историю эвакуации Баксана помнишь?

— Но здесь же нельзя жить! Невозможно!

— Мы жили…

— Как? На супе из двухвосток?! — Пилькевич в раздражении ударил по камню. Поморщился. Удивленно лизнул разбитые костяшки. Снизу неодобрительно смотрел пес.