Порченый подарок

— Любила… — повторил, как эхо, Бора, хотя скорее было похоже на отзвук отдаленного грозового рокота. — И если смогла бы убежать, то к нему вернулась бы?

— Что? — Меня снова пронзило дрожью, но на этот раз не поверхностной, а идущей из самых глубин, переполненной брезгливостью, ужасом и отвращением к себе, слепой безмозглой дуре. — Нет! Ни за что!

Анир глядел на меня пристально, кажется, решая для себя, хотел ли он знать почему, но потом опять дернул головой, чуть выпятив жесткий угловатый подбородок, как если бы перечеркнул и отбросил нечто.

— Тебе следует простить меня, — сказал он совсем не тоном просителя, нет, отдал приказ, смягченный лишь самую малость.

Я же не спросила за что конкретно, только по-прежнему не прерывала нашего визуального контакта, давая понять, что если захочет — сам продолжит.

— Я сказал, что тебе не нужно меня бояться, и обманул, — произнес он отрывисто. — Но такое больше не повторится, или доверия нам никогда не видать. Та злость… Не на тебя она должна быть. И сказанное мною сгоряча — гадко. Этот жестокий обычай — доргаст — я ведь запретил его уже много лет как. — Мужчина покачал головой и потер переносицу, будто недоумевал и досадовал. — И до сего момента никогда не понимал: неужто обманутому с… мужику так сложно совладать со своей мстительностью и жаждой топтать, причинять боль и разрушения… но вот поди ж ты — сам оказался не лучше тех, кого карал за подобное.

— Я не обманывала… — упрямо начала, но он остановил меня взмахом руки.

— Я не обвиняю. Не тебя. Просто благодаря тебе в очередной раз понял, что справедливость и честность не всегда ложатся на душу гладко, когда касаются лично. Иногда они и поперек горла. — Я не открывала рта, ожидая, что будет дальше. — Предлагаю забыть и принять все как есть. Назад возврата нет ни для тебя, ни для меня, пусть и по разным причинам, так что давай уж пойдем вперед и попробуем сделать из того, что имеем, нечто хорошее… или терпимое.

— Значит ли это, что ты не подвергнешь меня тому отвратительному наказанию? — никаких недомолвок, уж точно не в таком вопросе.

— Нет, и никогда бы не стал. То был дурной порыв и за него стыдно. Но впредь прошу тебя — не обмани меня никогда умышленно, не пробуждай того, о чем и сам не подозревал.

— То есть ты не откажешься от меня теперь, когда все знаешь?

— Нет. Не откажусь, не отпущу.

Даже не знаю, что ощутила в тот момент. Облегчение? Крах последней надежды все же вернуться к той жизни, что знала всегда? Но что осталось уже от той жизни? Пожалуй, ничего. У меня был единственный человек на всем свете, к которому хотелось бы вернуться — мой отец, но в качестве кого? Пусть все еще любимой, но посеявшей за собой сплошную череду неудач и унижающих его имя и достоинство поступков дочери? Нет, хватит побегов.

— А как же быть с моей… — Щеки вспыхнули, но отворачиваться я не стала.

— Здесь не Гелиизен, Ликоли! — оборвал Бора меня почти грубо. — Невинность женщины у нас не показатель ее душевной и телесной чистоты или степени распутства. Это тот дар, что она отдает кому захочет или хранит, если такова ее воля. Предательство того, кому уже обещана верность, — вот где непростительный грех. И такого греха у тебя передо мной нет, по здравому размышлению. А мои грезы все это время не есть твое обещание!

Говоря последнюю фразу, анир, однако, сорвался на подобие угрожающего ворчания и губы его кривились, явно сдерживая желание оскалиться.

— Разумно ли тебе оставлять меня, если вызываю гнев? — прямо спросила, набравшись смелости то ли от общей безысходности, то ли от нарастающего кружения в больной голове. — Зачем держать при себе кого-то, кто злит и разочаровывает одним своим видом?

— Мой гнев — моя проблема, а мое разочарование — моя глупость. Проблемы я привык решать, а с глупостью с легкостью справляется опыт. Ты остаешься, Ликоли, — отрезал он.

— В качестве кого?

Бора поднял правую бровь, будто не совсем понял, о чем спрашиваю, и поджал губы с оттенком обиды.

— Я договоров не нарушаю. Лишь надеюсь, что ты пожелаешь быть не только моей супругой и гарантом мира между нашими странами, но и той, кто полюбит.

Ах, нет, а вот этого проклятого, разрушающего и лишающего ума чувства я надеюсь избегать во веки веков. Насколько безумной нужно быть, чтобы желать пережить еще раз ту боль, что по сей миг не покинула меня, лишь затаилась, спрятавшись за новыми, навалившимися бедами, и наверняка только и ждет момента наброситься исподтишка.

— Разве есть те, кому под силу полюбить, повинуясь собственному желанию? Глупое сердце делает выбор за нас, — усмехнулась я, не сумев сдержать горечи. — Обещать неподвластного тебе я не могу, но не лгать, не предавать и никогда не ударить в спину — клянусь.

— Этого пока достаточно, — кивнул Бора, заметно расслабляясь и даже немного возвращаясь к своей недавней самоуверенности. — А на сердце не пеняй, слушать его не порок. А уж говорить я его заставлю.

Без стука и позволения в комнату вошел бородатый целитель, с большой деревянной кружкой, над которой поднимался едва заметный пар.