Порфира и олива

Неподвижно застыв в проеме двери, ведущей в ее опочивальню, Маллия разглядывала ее, колеблясь между любопытством и гневом. Она не привыкла, чтобы рабы заявлялись сюда беспокоить ее на ранней заре. Не промолвив в ответ ни слова, она полуотвернулась и, отойдя, присела на скамеечку из слоновой кости, стоящую перед бронзовым трельяжем, позволяющим ей созерцать себя одновременно в фас и в профиль. Взяв с мраморного столика на одной ножке шаль — четырехугольное полотнище белоснежной ткани, — она небрежно накинула ее на плечи.

— Причеши меня!

Флавия вне себя сжала кулаки, сознавая яснее, чем когда-либо, что сейчас не время проявлять строптивость.

Обеими руками она высвободила из-под шали тяжелую обесцвеченную гриву, в которую племянница Карпофора соизволила превратить свои волосы. Она взяла гребни, шпильки и ленты, а сама пробормотала:

— Я должна поговорить с тобой о моем брате.

Удивленная, Маллия подняла брови:

— Какой брат? Я же слышала, что ты алюмна, у тебя нет семьи!

— Это верно. Но подобрал меня на улице именно Калликст. С тех пор я всегда считала его своим братом.

— Калликст?

Во взгляде молодой женщины сверкнул интерес. Флавия, видевшая ход ее мысли насквозь, поневоле испытала что-то похожее на раздражение.

— Ну? Что дальше?

— Мне кажется, он тебе не безразличен, и думаю, я в этом не ошибаюсь, — она примолкла на миг, перевела дыхание и заключила: — Я пришла просить тебя спасти его.

— Спасти? Не понимаю. Разве он в опасности?

— Так ты не знала? Вот уже два дня...

— Я провела последние дни в Альбе, гостила у своей кузины. К тому же ты ведь не можешь воображать, будто у меня в обычае не упускать из виду повседневную жизнь здешних слуг. Так уж сделай одолжение, объясни толком!

При этих словах Флавия лишний раз почувствовала, сколь бездонна пропасть, разделяющая рабов и господ... Как-никак вчерашние события вызвали изрядный шум. Во все время трапезы ни о чем другом даже и речи не было, только об этом.

Они с Эмилией полночи провели подле Калликста, стараясь смягчить боль от ран, причиненных кнутом Диомеда. А между тем ни Карпофор, ни эта женщина не услышали даже слабого отголоска случившейся драмы. И вот она, покоряясь неизбежному, стала пересказывать своей госпоже происшествие с молочным поросенком, поведала о слепом ожесточении, обуявшем Елеазара, о вмешательстве Калликста, о столкновении этих двоих и ужасной расправе, постигшей фракийца.

— Когда он приказал Диомеду остановиться, Калликст уже давно был без сознания. А потом его приказали бросить в оссуарий.

— Оссуарий?

— Это вроде тюрьмы, рабы его так прозвали — оссуарий, ящик для костей, потому что тесно там, как в могиле (он и похож на неглубокую могилу, закрытую сверху), поневоле вспомнишь те маленькие урны, где хранят кости умерших. Я умоляла Елеазара позволить мне хоть воды ему туда принести, но он знать ничего не желает.

— Безумный!.. Я всегда знала, что у этого сирийца мозг не больше грецкого ореха. Ну, заканчивай мою прическу. Мы сейчас пойдем, скажем ему пару слов.

Всякий, кто знал племянницу Карпофора, предпочел бы лучше спуститься в ад, чем навлечь на себя ее ярость. Под лавиной ругательств, которые она обрушила на вилликуса, ему оставалось только склонить голову и помалкивать.

— Сперва кнут, потом оссуарий?! — задыхаясь, выкрикнула она, когда запас проклятий истощился. — И без всякого ухода! Клянусь Беллоной, ты лишился ума!

— Но, госпожа, — запротестовал Елеазар, — этот пес пытался меня убить!

— Тем не менее, ты живехонек! Или, может, это твой призрак маячит здесь передо мной? Нет, в чем я убеждена, так это в том, что именно ты задумал его погубить, оставив подыхать в этом... этом...

Слово, произнесенное Флавией, казалось, выскочило у нее из памяти, она искала его, и, не вспомнив, заключила скороговоркой:

— Его раны ты посыпал солью, так мне сказали. Соль на ободранную кожу! Ох, это уже выше моих сил...

Вилликус в панике шарахнулся прочь, а то бы не миновать ему лишиться глаза — стилет, выхваченный Маллией откуда-то из складок туники, метил прямо туда.

Флавия наблюдала эту сцену с восхищением и страхом одновременно. Что-то подсказывало ей, что, подстроив вмешательство Маллии, она тем самым создает положение, при котором ей самой рано или поздно не поздоровится.

— Успокойся, госпожа! — возопил сириец. И, вдруг сообразив, что все это происходит на глазах рабов, гордо вскинулся: — Не забывай, что я принадлежу господину Карпофору!

— И в самом деле! Так потолкуем об этом. Он оказал тебе доверие, поручив пасти свое стадо, а ты предал его. Ты прекрасно знаешь, какой интерес он питает к этому Калликсту и какие услуги этот человек ему оказывает. Ты хоть соображаешь в своем самомнении, что чуть было не причинил ему громадный ущерб?

«Ущерб, может быть, и громадный, — подумал про себя Елеазар, — но, уж конечно, не такой основательный, как тебе...».

Злоба, нарастая изнутри, так и распирала его. Из-за того что этой бабе приспичило оседлать фракийца, он выйдет на свободу. Да еще, чего доброго, займет положение наравне с его собственным! Не в силах сдержаться, он выпалил с немыслимой дерзостью: