Альва вышла из аукционного дома и взяла экипаж до отеля «Лэнгхэм». Она не могла понять, откуда взялось это дурное настроение. Отказаться от чая в «Клэридж»? От редкого вечера со старой подругой? Возможно, она и вправду заболела – рассудком. Что, если это – только начало долгого пути к безумию? Уильяму придется отослать ее в какое-нибудь тихое, спокойное место, где у нее не будет заботы серьезней, нежели выбор носков. Что наверняка и приведет ее к истинному безумию.
Альва заставила себя подумать о размолвке. Леди Си права: Альва обошлась с ней слишком жестоко. Ей следовало справиться со своим раздражением, держаться с достоинством, не позволять себе резких высказываний и сразу же принять извинения. Однако принимать извинения ей совсем не хотелось. Что же не так в поведении подруги? Может быть, оно напомнило ей, какой неделикатной стала леди Си? Потому что именно так оно и было. И Альве очень хотелось это изменить, она чувствовала обиду из-за того, что Мандевиль не вел себя как истинный джентльмен и плохо влиял на свою супругу.
И все же это не объясняло ее злость. Возможно, проблема в том, что Консуэло видела в Альве то, что она сама пыталась скрыть ото всех, – то, от чего она бы с радостью избавилась. Нет, в Ричарда она отнюдь не влюблена. Она не влюблена ни в кого. Альва не любила, но любить хотела – и не могла. А проницательный взгляд подруги открыл эту постыдную истину.
Альва заказала в номер пастуший пирог и бутылку шерри, отведала того и другого в количествах, которые никогда не позволила бы себе при людях, и уснула в семь. Проснувшись на рассвете, она уже не испытывала острой жалости к себе – зато ей на смену пришли неприятные ощущения в желудке.
Поскольку времени заехать к леди Си перед отправлением в Париж уже не было, она решила оставить ей записку:
Прошло некоторое время, и Ричард Хант, чье лицо обычно выражало либо сдержанный интерес, либо вежливое внимание, стоял перед парадным входом в дом номер 660 на Пятой авеню, который Альва назвала своим «petit château»[36]
, и не мог сдержать довольной улыбки. Спустя два года кропотливой работы строительство было завершено, мебель, ковры и гардины заняли свои места, все поверхности были отполированы и ожидали окончательного вердикта хозяйки.С тротуара Пятой авеню Альва поднималась по восьми ступеням – низким и плоским, чтобы проще идти в тяжелых юбках. Такие же ступени были у внутренней лестницы из резного камня, которую Альва спроектировала сама.
Когда она сказала, что хочет сделать ступени высотой пять дюймов и шириной двенадцать, Ричард возразил:
– Пять дюймов – слишком мало. Такие вещи делаются согласно определенным стандартам.
– Я читаю «Строительные новости» и знаю стандарты: чаще всего делают шесть с половиной дюймов, и никто не пробовал сделать ниже пяти с половиной. Но это лишь потому, что все архитекторы – мужчины. Пять дюймов – идеальная высота. Попробуйте надеть на себя полдюжины слоев одежды, в том числе турнюр и шерстяную юбку, и сами почувствуете разницу.
– Но это повлечет дополнительные расходы… Немного, однако я по возможности стараюсь избежать лишних…
– Уверяю вас, это сделает счастливой каждую леди, пришедшую в этот дом. А счастливые леди очень любят рассказывать другим леди, как они счастливы. А богатые счастливые леди нанимают архитекторов, которые строят для них новые дома. Догадались, к чему я клоню?
– Догадался.
Единственным, о чем Ричард не догадывался почти до самого конца, была секретная затея Альвы: в благодарность за необыкновенный талант и доброту она заказала двум скульпторам его статую в полный рост. Презентовав статую архитектору, Альва приказала установить ее на фасаде рядом с самой высокой башенкой так, чтобы она смотрела на Пятую авеню. Эта эксцентричная выходка доставила ей особое удовольствие.