Я молча подошла к кафедре, и когда все разошлись мы с Хлыстовым остались наедине.
– Кать, что с оценками будешь делать? Ты совсем не учишь ничего? - мягко и сопереживающе спросил он.
– Я учу... Но ничего не запоминаю, - равнодушно ответила я, немного упираясь в стол Хлыстова, будто была на грани обморока.
– И как потом выкрутишься? У тебя ведь сейчас со всеми предметами такая ситуация, - очень странно, что ему об этом известно. – Ладно, мой... Но с остальными что?
– Глеб Георгиевич, а какая разница, что с остальными предметами? - с трудом выдавливала я из себя слова, испытывая раздражение. – Какое вы имеете отношение к этому? Ваш предмет я постараюсь закрыть, не переживайте.
– Катя... Ты не кажешься счастливой, учитывая, с какой радостью меня бросила. Давай поговорим об этом.
– Зачем? Мы не разговаривали полгода, а сейчас это тем более не актуально. Ты со многими утешился за это время?
– Да ни с кем я не утешался, - Глеб нервно оттолкнул от себя методички, и немного поник. – Я не понимаю, почему ты так плохо обо мне думаешь, особенно после того, как у нас все наладилось, и мы уже были милыми друг с другом.
– Просто так будет лучше.
– Для кого? Для тебя? Ты как с креста снятая, вся в прострации, - упрекнул он меня, и я опустила взгляд, рассматривая свои руки. – Ты вообще ешь? Спишь? Как ты себя чувствуешь?
– Хватит меня пилить. Давай будем считать, что так будет лучше только для тебя, если тебе так удобнее.
– Для меня? Главное, чтобы от такого лучше меня удар не хватил, потому что я ежедневно хочу удариться об стену, из-за того что я никак не смог повлиять на тебя. Нужно было под замок посадить и всем рассказать о нас, чтобы ты поняла, насколько мне важно быть с тобой рядом, - торопливо выпалил Хлыстов, и это казалось странным, учитывая то, что он не трогал меня так долго.
– Я одиночка. Не могу сосуществовать с кем-то.
– Значит, дело не в том, что ты не веришь в мою верность?
– И в этом тоже, - вздохнула я, стараясь проявить активность в нашем разговоре, но получалось с трудом. Наконец, взглянула на него. – Я слишком ревнивая. Я буду ненавидеть каждую, кто был когда-либо с тобой. Один раз, один день или один год. До меня, или во время... Буду ревновать, будто они всё ещё рядом с тобой, и выматывать тебя своими психами. Ты хочешь попасть в свой личный ад на земле?
– Какая ты коварная женщина, снежинка, - Глеб вдруг улыбнулся, и мне показалось, что совсем чуть-чуть и вполне можно помириться. Можно сделать это здесь и сейчас... Но не тогда, когда есть проблемы с головой. – Неужели тебе легче вот так страдать, чем попытаться изменить свою жизнь?
– Это моё болото, в котором ты велел мне остаться. Ты ведь просил быть покладистой?
– То есть, ты по-прежнему ни о чём не жалеешь?
– Я поступила правильно.
– И даже... - запнулся Глеб, подбирая слова, чтобы достучаться до меня. – Даже, если я женюсь на другой ты не расстроишься? Или всё-таки станешь строить мне козни?
– Не стану, - тихо ответила я, стараясь казаться собранной и хладнокровной. – Можешь спокойно жениться хоть сейчас. Ты уже не в том возрасте, чтобы откладывать семью на потом.
– Ты останешься безразличной?
– Абсолютно.
– Ловлю тебя на слове, - бросил Хлыстов, вероятно, окончательно во мне разочаровавшись. – Можешь идти.
Спустя некоторое время, Глеб снова улетел в Мюнхен, и вместо него неврологию вёл другой преподаватель. Хлыстов полностью исчез из моей жизни. Он и так уже давно мне не писал, но теперь почему-то казалось, что это действительно навсегда. Спустя неделю, я поняла почему... Поняла, когда он прислал мне своё свадебное фото...
Глава 40
Я с трудом победила четвёртый курс, окончательно распрощавшись с деньгами, оставшимися от машины, и уехала на каникулы к тётке. Впервые, мне действительно захотелось этого. Она умела создавать траурное настроение, а я как раз и без неё уже была в подходящем состоянии. Я не помню, чем занималась летом. Но точно знаю, что почти не разговаривала, молча помогая тётке по хозяйству. Казалось, что мало кто из моего окружения заметил во мне что-то не то. Никто ни о чём не спрашивал. Вероятно, я правда почти сошла с ума, окунув себя в какие-то надуманные страдания, и натворив кучу лишних ошибок. Всё, что мне было нужно, это отпустить страхи и просто поверить в то, что Хлыстов не врал мне... Но теперь уже поздно. Тем более, что раз он так быстро женился, значит у него действительно был кто-то в Мюнхене.
Когда каникулы подошли к концу, я снова отправилась на учёбу. Тощая, уставшая, равнодушная... Я как-будто стала собственной тенью. Я сама во всём виновата. Я оказалась слишком слабой, не справившись с потерей родителей, не сумев простить предательство пианиста, не сумев удержать мужчину, который был готов мне помочь... Это я загнала себя в эту яму. И всё совершенно заслуженно.