Порочная игра

Если она сейчас прикажет подготовить для нее отдельную спальню, это вызовет ненужную суету и ненужные разговоры среди слуг. Сегодня им с Вейном предстояла первая брачная ночь, и ее требование наверняка покажется слугам странным. Как бы ни злилась Сара на деспотизм Вейна, она ни на минуту не забывала о том, сколь многим обязана ему. Она сделает все, чтобы в этом доме никогда не было безобразных сцен.

Сара умыла лицо и вымыла руки в фарфоровом тазу и насухо вытерла их полотенцем. Непрошеными пришли воспоминания об этой комнате и другом полотенце, обмотанном вокруг мужских бедер, о полотенце, упавшем на пол…

Сара резко тряхнула головой и села в кресло перед туалетным столиком. Спать в этой кровати… Сара зажмурилась, когда Баркер принялась расчесывать ее волосы.

Баркер замерла со щеткой в руке.

— Вам больно, мэм?

— Нет-нет. У меня просто немного болит голова. Как тебе тут, Баркер?

— Очень нравится, мэм. Все очень хорошо.

— Я рада, — сказала Сара. Экономка, похоже, знает свое дело. Да, но все может казаться совсем не таким, как есть на самом деле. Сара решила утром все как следует проверить.

Но до утра надо еще дожить.

Баркер положила щетку и принесла халат из плотного шелка, подарок графини.

Сара не устояла перед искушением провести рукой по скользкому синему шелку перед тем, как надеть халат. Халат полностью закрыл ее ночную рубашку.

Отпустив горничную, Сара вновь села перед зеркалом и, взяв в руку щетку для волос, медленно провела ею по длинным прядям. Был ли этот туалетный столик здесь во время ее первого визита? Кажется, нет.

Должно быть, Вейн распорядился принести его сюда. Как предусмотрительно. Какая забота!

И тогда Саре стало стыдно. Вейн заслуживал женщину, которая бы с радостью вышла за него замуж, которая подарила бы ему радость, свет и… детей. Сара судорожно сглотнула.

Вейн видел в ней, в Саре, лишь объект желания, красивую вещь, которой ему очень хотелось обладать. Он не знал, что она подобна спелому красному яблоку, безупречному снаружи и источенному червями изнутри.

Гнилому яблоку. Все сгнило у нее внутри, за исключением тонкой сердцевины гордости, которую не успели подточить события последней недели. И вокруг этой тонкой сердцевины Саре предстояло наращивать себя слой за слоем, до тех пор, пока не заполнится пустота.

Сара не позволит Вейну забрать у нее то, что он желает взять, а остальное выбросить за ненадобностью.

Он хотел ее так сильно, так неразумно, что двигать им могла лишь слепая, пагубная страсть. Эфемерное чувство, которое не может продлиться долго, особенно теперь, когда после стольких лет ожиданий он получил желаемое.

Внимание Сары привлекли звуки, доносящиеся из соседней комнаты, уборной Вейна. Она услышала его голос. Должно быть, в уборную имелся отдельный вход, потому что через спальню Вейн не проходил.

Сара ждала. Ждала, пока голоса не стихнут. Наконец дверь в смежную комнату отворилась. Вейн стоял на пороге в узорчатом шелковом халате, такой монументально крупный, что заполнял собой весь дверной проем. Вот он шагнул в спальню.

Саре потребовалась вся ее воля, чтобы не метнуться от него прочь, стыдливо закрываясь руками. Желание, понятное для невинной девушки, но не для той женщины, которой была она. Вейн не мог принудить ее к интимной близости, он дал ей слово. Все, что требовалось от Сары, — это оставаться холодной и безразличной и не давать ему притронуться к себе, тогда она выйдет из этой схватки победительницей.

Он окинул взглядом ее халат, который был ей явно велик, но ничего не сказал о ее отказе надеть присланный им пеньюар.

— Вы проголодались? — Низкий баритон Вейна сегодня вечером отличался некоторой хрипловатостью. — Вы сегодня почти ничего не ели. — Он кивнул в сторону смежной гостиной: — Я приказал накрыть нам легкий ужин.

От мысли о еде Сару замутило. Лучше уж пройтись по гвоздям. Однако она готова была схватиться за любую возможность, лишь бы оттянуть время отхода ко сну, и поэтому прошла в гостиную.

Гостиная была обставлена уютно, но в чисто мужском стиле. Комнату украшали гравюры и спортивные сувениры. Среди гравюр было даже несколько изображений самого Вейна, участвующего в поединках. На одном из них он стоял в боксерской стойке, без рубашки, растрепанный, блестящий от пота. Это изображение вызвало к жизни воспоминание о том поединке, который происходил между ними в этом самом доме, в соседней спальне. Саре вдруг стало жарко. Она отвернулась. Заметив ее интерес, Вейн сказал:

— Я покровительствую многим выдающимся спортсменам, многим борцам. — Он едва заметно улыбнулся. — Остряки так и норовят подковырнуть меня за то, что я вожу компанию с простолюдинами.

— А вам нравится общество простых людей? — спросила она.