Порочная королева. Роман о Екатерине Говард

– Да. Я знаю, есть злонамеренные люди, которые ищут способы навредить мне и выгадать на этом. Что бы вам ни говорили, все это ложь.

– Но у нас есть данные под присягой показания свидетелей.

– Значит, они нарушили присягу!

– Следите за своими словами, мадам, – предостерег ее Кранмер. – Мы дадим вам время подумать. Я вернусь позже.

Еще один бесконечный, мучительный день. Екатерина провела его, терзаясь мыслями о том, кто мог дать против нее показания. Она была убеждена, что к этому причастен Фрэнсис и, вероятно, кое-кто из ее дам проболтался. Все они были рядом, и Екатерина изучала их лица, одно за другим, разыскивая признаки – скрытность, нежелание встречаться с ней взглядом, – которые выдали бы виновницу. Бесполезно. Большинство были настороже. Только Изабель проявляла к ней доброту. Джейн держалась отстраненно.

К вечеру Кранмер вернулся в сопровождении одного только сэра Джона Дадли, главного конюшего при дворе Екатерины. Этот человек ей никогда не нравился, потому что был холоден и резок в манерах. Но очевидно, Дадли явился сюда лишь для того, чтобы делать заметки, так как сел за стол и положил перед собой принадлежности для письма, ничего не говоря.

При виде Кранмера Екатерина бросилась в слезы, давая волю своим затаенным страхам и подавленным эмоциям. Она не могла остановиться и, подвывая, опустилась на колени на полу. Архиепископ выглядел крайне огорченным.

– Мадам, успокойтесь, прошу вас! – взмолился он, но она была не в силах хоть как-то отреагировать. Кранмер беспомощно огляделся и сказал: – Леди, пожалуйста, помогите! Королева сильно расстроена. Мне еще не приходилось видеть ни одного создания в таком горе, ее страдания вызвали бы жалость в сердце любого человека.

Изабель торопливо подошла к ней:

– Соберитесь, Кэтрин, архиепископ пришел поговорить с вами. У вас, по крайней мере, есть возможность оправдать себя.

Но Екатерина продолжала стенать, не в силах совладать с чувствами.

– Невозможно говорить с ней разумно, когда она в таком состоянии, – сказал Кранмер. – Я опасаюсь за ее рассудок. Пусть она успокоится, а пока я ее оставлю и вернусь позже.

Когда он ушел, Изабель опустилась на колени рядом с сестрой:

– Дитя, ты должна успокоиться, слышишь? Милорд Кентерберийский вернется позднее, и тебе нужно собраться и поговорить с ним. Это очень важно. Кэтрин, ты меня слышишь?

Но Екатерина почти не обращала на нее внимания. Рассудительность покинула ее; она была уверена, что визит Кранмера сулит недоброе, и впала в исступление – в ужасе металась по комнате, пытаясь выбраться наружу. Никакие усилия Изабель и других дам не помогали. Наконец Екатерина сдалась: села на пол, прижала колени к груди, обхватив их руками, и всхлипывала сквозь икоту. В таком состоянии и застал ее вернувшийся после ужина архиепископ Кранмер.

– Дочь моя, – мягко начал он, вставая на колени рядом с ней, – я пришел узнать правду и предложить вам утешение, потому что его величество – самый добросердечный и милостивый правитель. Он обещал вам прощение, если вы признаете свою вину.

Прощение! Генрих обещал простить ее. Он не совсем от нее отказался.

Безумная тревога улеглась. Екатерина подняла заплаканное лицо и вскинула вверх руки:

– О, милорд, я покорнейше благодарю его величество за то, что он оказал мне больше милости и снисхождения, чем я заслуживаю. Я не осмелилась бы просить о таком, не могла даже надеяться.

Теперь она тихо плакала, растроганная добротой Генриха, которая действительно намного, намного превосходила все, чего можно было ожидать в сложившихся обстоятельствах. Потом, заново осознав, что потеряла любовь короля и разрушила собственную жизнь, Екатерина опять заревела, содрогаясь от горя и отчаяния.

Кранмер заговорил бодро:

– А теперь, мадам, прекратите эти глупости! У вас нет никакого повода. Что вас так огорчает? Король обещал вам милосердие. Разве это плохая новость?

– Нет. – Екатерина всхлипнула.

– Послушайте, дитя, я хочу только одного, чтобы вы открыли мне свое сердце. Скажите, почему вы плачете?

Она продолжала сидеть на полу, сжавшись с комок, и пыталась справиться с собой. Кранмер протянул ей руку и помог встать, после чего усадил в кресло перед очагом, а сам сел напротив.

– Ну, – начал он, – почему вы пребываете в таком плачевном состоянии?

– Увы, милорд, зачем только я живу на свете! – воскликнула Екатерина. – Страх смерти никогда не печалил меня больше, чем печалит сейчас воспоминание о доброте, какую проявлял ко мне король, и когда я думаю о том, какого имела благосклонного и любящего супруга, то не могу не горевать. И эта нежданная милость, на какую я не могла и надеяться, будучи столь недостойной, делает мои проступки еще более ужасными, чем они казались мне до сих пор. И чем больше я думаю о величии сострадания, выказанного мне его милостью, тем сильнее скорблю сердцем о том, что так провинилась перед своим повелителем. – И Екатерина снова заплакала.

Напрасно Кранмер пытался ее утешить, она его не слушала. Так продолжалось некоторое время, но потом Екатерина затихла.