Порочная луна

Мой ноутбук лежит открытым на столе, в углу экрана светится уведомление. Я поднимаю его по пути к кровати, опускаюсь и вытягиваю ноги, прежде чем ввести свой пароль.

Уведомление касается движения на одной из наших камер, но я не знаю, на какой именно, пока не открою программу нашей системы наблюдения, введя другой пароль. Мой папа и я — единственные, у кого есть неограниченный доступ к видеопотокам. С помощью единой программы я могу получить доступ к любым камерам, которые у нас в настоящее время есть в режиме онлайн — к тем, что установлены в лесу для наблюдения, к тем, что установлены снаружи убежища, и к тем, что установлены в камерах внизу для наблюдения за заключенными.

Можно только догадаться, какая камера отключила уведомление.

Видеопотоки не сопровождаются звуком, но они позволяют нам лучше следить за происходящим. Я всегда разбирался в технологиях и много лет назад сам настроил систему. Мы используем одну и ту же систему безопасности для всех конспиративных квартир Гильдии, так что на данный момент перемещаться по ним так же просто, как ездить на велосипеде. Вот почему я не могу выдать это за случайный щелчок, когда я пропускаю мигающее уведомление для второй ячейки и вместо этого вызываю видеопоток для первой ячейки.

Изображение заполняет мой экран, показывая внутреннюю часть ячейки с камеры, расположенной в левом верхнем углу. Луна все еще крепко спит на полу возле решетки, прямо там, где я ее оставил.

Она так неподвижна, что на секунду я сомневаюсь, дышит ли она вообще. А потом, вместо того чтобы выключить видеопоток и заняться чем-нибудь продуктивным, я откидываюсь на спинку кровати, потягиваю пиво и продолжаю изучать девушку на экране.

Кажется неправильным, что она выглядит так. За этим обманчиво кукольным личиком скрывается кровожадный монстр; зверь, скрывающийся под этой гладкой загорелой кожей.

И все же, когда я наблюдаю за ней, сидящей в темноте и потягивающей свое пиво, то неприятное чувство, которое было у меня все утро, наконец-то проходит.

6

Когда я прихожу в себя в следующий раз, снова тихо. Устрашающе тихо.

Мне требуется секунда, чтобы прийти в себя, понимая, что я больше не лежу на полу у решетки, а на раскладушке. Должно быть, кто-то переместил меня, и от одной мысли о том, что со мной обращались грубо, пока я была в отключке, у меня по коже бегут мурашки. Вздрогнув, я сажусь, опускаю глаза, чтобы убедиться, что моя одежда все еще на мне, и тихо вздыхаю с облегчением, когда обнаруживаю, что это так.

Маленькие чудеса.

На улице уже стемнело, лунный свет из окна едва освещает внутреннюю часть камеры. Когда мои глаза постепенно привыкают, я опускаю взгляд, чтобы оглядеть тесный интерьер, и замечаю на полу рядом с моей кроватью маленький пластиковый поднос, которого определенно раньше там не было. На нем немного еды — только бумажный стаканчик с водой и салфетка с горкой крекеров, — но я умираю с голоду. Если мои расчеты верны, я ничего не ела и не пила больше дня, и при одном виде еды и воды мой желудок протестующе сжимается.

Однако я не идиотка. Прямо сейчас меня буквально держат в плену, поэтому мне нужно остерегаться всего, что мне предлагают. Спустив ноги с края кровати, я наклоняюсь, чтобы поднять чашку с водой, подношу ее к носу и принюхиваюсь. В ней нет неприятного запаха, поэтому я отваживаюсь сделать осторожный глоток, едва облизывая губы, пока пытаюсь решить, странный у воды вкус или нет.

Не могу сказать, так ли это. Однако сейчас я не в лучшей физической форме, так что, возможно, мой разум просто играет со мной злую шутку. Ставя чашку обратно на поднос, я беру крекер и осторожно откусываю от уголка. Потом я жду минуту, уставившись на поднос и играя сама с собой.

Вода и крекер вкусные.

Если у меня будет хоть какая-то надежда сбежать из этой камеры, мне понадобятся мои силы.

К черту это.

Тот, кто похитил меня, не стал бы утруждать себя тем, чтобы просто отравить меня сейчас. С этой мыслью я отбрасываю осторожность на ветер, поглощая крекеры так быстро, как только могу, и делая жадные глотки из стакана с водой. Этого недостаточно, чтобы успокоить мое пересохшее горло, и я продолжаю кашлять, потому что крекеры застревают на пути вниз, но, по крайней мере, это хоть что-то.

Я только что поставила поднос к себе на колени, чтобы поискать оставшиеся крошки, когда вздрагиваю от звука того, что кто-то рядом откашливается, и поворачиваю голову набок, чтобы прищуриться в темноте за решеткой моей камеры.

Я едва могу различить очертания человека, сидящего в кресле с другой стороны, окутанного тенью. Но затем он наклоняется вперед, бледный лунный свет из окна падает на резкие черты лица мужчины, и я громко ахаю, с грохотом роняя поднос на пол.